Рожденный туманом. Книга 3. Герой Веков - Брендон Сандерсон

– Я не уверен, что понимаю, кто я такой, леди Вин.

Стены палатки захлопали от легкого ветра, немного пепла задуло сквозь оставленный незавязанным полог.

– Ты Сэйзед, – нахмурилась Вин.

– Верховный посол императора Венчера.

– Нет. Это то, чем ты занимаешься, но не то, кем являешься.

– И кем же тогда я являюсь?

– Сэйзедом, – повторила Вин. – Хранителем из Терриса.

– Хранителем, который больше не носит свою метапамять?

Вин бросила взгляд на сундук в углу. Там лежала медная метапамять Сэйзеда – ферухимическое хранилище, заполненное сведениями о религиях, историями, преданиями и легендами давно сгинувших народов. Этими запасами было необходимо с кем-то делиться, их было необходимо пополнять.

– Боюсь, я стал очень себялюбивым человеком, – признался Сэйзед.

– Глупости! – отрезала Вин. – Ты всю жизнь служил другим людям. Я не знаю никого, кто был бы менее себялюбивым, чем ты.

– Ценю ваши чувства, но вынужден возразить. Леди Вин, нам всем не привыкать к печали. По-моему, вы знаете лучше кого бы то ни было, насколько сложна жизнь в Последней империи. Каждый из нас терял близких. Однако я оказался единственным, кто не смог справиться с потерей. Я чувствую себя глупо. Да, Тиндвил умерла. По правде говоря, я не так уж много времени провел с ней до того, как она покинула этот мир. У меня нет причин чувствовать то, что я чувствую. И все же я каждое утро просыпаюсь и вижу впереди себя тьму. Когда я надеваю метапамять, мне становится холодно, и я вспоминаю время, проведенное с ней. В моей жизни больше не осталось места для надежды. Я должен идти вперед, но не могу. Я, видимо, слабовольный.

– Это совершенно не так, Сэйзед.

– Не могу согласиться.

– Разве? Если бы ты и впрямь был слабовольным, разве ты смог бы со мной спорить?

Сэйзед помедлил, потом улыбнулся:

– Интересно, когда это вы успели так овладеть логикой?

– Я живу с Элендом, – вздохнула Вин. – Тому, кто предпочитает идти наперекор здравому смыслу, не стоит связывать свою жизнь с мыслителем.

«Я едва не сделал этого». Непрошеная мысль погасила улыбку Сэйзеда. Вин чуть поежилась – должно быть, поняла, о чем он подумал.

– Извини, – сказала она, глядя в сторону.

– Все в порядке, леди Вин. Просто я… чувствую себя таким слабым. Я не могу быть тем, кого люди хотели бы видеть во мне. И похоже, я самый последний хранитель. Минул год, как инквизиторы атаковали мой родной город и перебили даже младенцев-ферухимиков, а мы до сих пор не знаем, выжил ли кто из моих собратьев. Многих совершенно точно не было в городе, но либо инквизиторы их выследили, либо случилась какая-то другая беда. В последнее время недостатка в бедах не ощущается, по-моему.

Вин сидела, сложив руки на коленях, и в тусклом свете выглядела непривычно слабой. Сэйзед увидел горестное выражение ее лица и помрачнел.

– Леди Вин?

– Прости, но… это ведь ты всегда давал советы, Сэйзед. И вот теперь мне нужен совет, как быть с тобой.

– Боюсь, вам никто не сможет помочь.

Некоторое время они сидели в молчании.

– Мы нашли склад, – снова заговорила Вин. – Предпоследнюю пещеру. Я сделала для тебя копию надписи оттуда. На тонком стальном листе – чтобы она сохранилась.

– Благодарю.

Вин неуверенно посмотрела на своего собеседника:

– Ты что же, не хочешь ее изучить?

Помедлив, Сэйзед все же покачал головой:

– Не знаю.

– Мне не справиться с этим самостоятельно, Сэйзед, – прошептала Вин. – Я не могу бороться с ним в одиночку. Ты мне нужен.

В палатке снова стало тихо.

– Я… сделаю, что смогу, леди Вин, – наконец проговорил Сэйзед. – По-своему. Я должен отыскать ответы на собственные вопросы, прежде чем отвечать на чужие. Но все же пусть копию доставят в мою палатку. Обещаю хотя бы прочитать.

– Эленд устраивает собрание этим вечером. Будем планировать следующие шаги. Он хочет, чтобы ты пришел. – Вин поднялась и уже направилась к выходу, сопровождаемая легким запахов духов, но вдруг приостановилась. – Был момент – после того, как я получила силу у Источника Вознесения, – когда я была уверена, что Эленд умрет.

– Но он не умер, – возразил Сэйзед. – Он жив.

– Не имеет значения, – покачала головой Вин. – Я считала его мертвым. Я знала, что он умирает. У меня была та сила, Сэйзед, – сила, которую ты не в состоянии себе вообразить. Сила, способная уничтожать миры и создавать их заново. Сила, позволяющая все видеть и все понимать. Я смотрела на него и знала, что он умрет. И знала, что могу его спасти.

Сэйзед поднял голову.

– Но я не сделала этого, – сказала Вин. – Я позволила ему истекать кровью, а силу отпустила. Я обрекла его на смерть.

– Как? – ужаснулся Сэйзед. – Как же вы могли такое сделать?

– Я заглянула ему в глаза и поняла, что он этого хочет. Ты мне это дал, Сэйзед. Ты научил любить его настолько сильно, чтобы позволить ему умереть.

С этими словами Вин вышла из палатки. Через несколько минут террисиец возобновил бритье и обнаружил рядом с тазом предмет, которого раньше не было. Маленький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

Это оказалось старое, выцветшее изображение странного растения. Цветка. Рисунок когда-то принадлежал Мэйр. От нее он попал к Кельсеру, а потом к Вин.

Сэйзед смотрел на рисунок и пытался понять, почему Вин оставила эту картинку ему. Наконец снова сложил лист и спрятал его в рукав.

* * *

Первый договор, о котором часто вспоминали кандра, изначально был просто перечнем обещаний, данных Первым поколением Вседержителю. Они записали эти обещания и тем самым создали для кандра первый свод законов. Они беспокоились о том, как управлять своим народом, как жить отдельно от Вседержителя и его империи. Поэтому и показали ему и попросили одобрения.

Вседержитель приказал отлить законы в металле и лично нацарапал в нижней части свою подпись. Этот кодекс был первым, что узнавал новый кандра – обретающий сознание туманный призрак. Кодекс требовал уважать старшие поколения, перечислял простые права, которыми обладал каждый кандра, разъяснял, как следует создавать новых, и требовал безоговорочно подчиняться Вседержителю.

Тревожнее всего казалось то положение Первого договора, которое, если бы его применили, привело бы к массовому самоубийству всего народа кандра.

Кан-Паар облокотился на трибуну, его красные хрустальные кости поблескивали в свете ламп: