Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– В-третьих: у него алиби. – Элли сунула в рот картофелину, поморщилась и отодвинула тарелку от себя. – Его деловые партнеры подтвердят встречи и совместный ужин.

– Это алиби сокращается до сказанного и написанного одним человеком, и именно его я и хочу рассмотреть под микроскопом. Хочешь попробовать?

Элли сунула вилку в его судок, не успел он и глазом моргнуть.

– В-четвертых: кто-то здорово избил его сынка. Если это сделал не отец, то кто? Мы ищем какого-то незнакомца? Маловероятно. Самая большая опасность для детей исходит от собственных родителей.

– Ты еще руководствуешься категориями «во-первых», «во-вторых», «в-третьих»? – спросила Элли с набитым ртом. – Или ты все же развяжешь ленту, которой стянуты твои мысли, и пусть она трепещет на ветру?

– Это структура, моя дорогая. Это структура.

Его ложка стукнулась о металл. Три чужие вилки накинулись на его обед. Ханнес со вздохом пододвинул лоток к центру стола. В кабинете у него еще были сладкие хлебцы.

– От такого алиби попахивает, от амнезии мальчика попахивает, да вся семья Баптистов воняет на весь свет.

Вехтер бросил салфетку на стол и спросил:

– Что ты по этому поводу думаешь, Элли?

Она взглянула на Ханнеса так же пристально, как до этого Вехтер. Может, она догадывалась, что он стоит на линии огня?

– Конечно, не повредит, если кто-нибудь из нас проверит его алиби.

Вехтер обратился к Хранителю Молчания, который уминал чечевичный салат за обе щеки:

– ХМ, что ты на это скажешь?

Хранитель уставился на скатерть, пытаясь быстро проглотить пережеванное и изображая при этом задумчивость. Потом он пожал плечами и кивнул.

– Ты заявляешь о серьезном обвинении, – произнес Вехтер, понизив голос.

– Это значит, что я не должен туда ехать?

– Нет. Это значит, что мы все вместе несем за это ответственность, и ты должен об этом помнить.

Ханнес кивнул. Ему бы сейчас испытать удовлетворение, но вместо этого на душе появилось тревожное чувство. Голода он теперь вообще не ощущал. Сейчас, когда командировка была одобрена, Ханнес вспомнил, о чем предупреждал Целлер: он может напороться на острый нож. На этот нож налетит только полный идиот, и они никогда не узнают, кто держится за рукоятку.

– Завтра утром вы поедете вместе с Элли во Франкфурт, иначе ты меня не оставишь в покое, – сказал Вехтер. – Проверь, когда отправляется поезд. В кабинете должно лежать расписание междугородних сообщений, или ты позвонишь…

Ханнес уже держал свой айфон возле уха.

– В девять двадцать восемь с главного вокзала.

Перед домом брата Розы Беннингхофф не оказалось места, где можно было бы законно припарковаться, и Элли с Хранителем Молчания оставили машину в двух кварталах от него. Остаток пути они прошли пешком по Ст. – Аннаплац, по обеим сторонам которой возвышались две величественные церкви. На противоположной стороне площади царило спокойствие. К углу прижалась закусочная, предлагавшая фокаччу[19] и латте на вынос и мигавшая неярким освещением. Тут располагались жилые дома района Леэль.

Понадобилось сделать лишь пару звонков, чтобы разыскать брата убитой. Как легко взять след, если понятно, кого вообще нужно искать!

Снежинки ложились на асфальт, поглощая звуки. Когда движение замирало перед красным сигналом светофора, Элли казалось, что она слышит даже тихий шелест снежных хлопьев, падающих на землю. Она спросила себя, понравилось бы ей жить здесь, и тут же ответ пришел сам собой: нет. Здесь приглушались свет и звуки, здесь она шла по широкому тротуару едва ли не на цыпочках, чтобы не нарушать этот покой. Лучше уж жить в турецком квартале.

Хранитель Молчания шел рядом с ней, уставившись под ноги. Его спокойствие возвращало Элли к реальности. Она уже рассчитывала на то, что они передадут свою миссию какому-нибудь духовнику, который принесет весть о смерти, но спокойный голос с гамбургским акцентом в телефонной трубке избавил их от этой необходимости. Брат Розы Беннингхофф сразу спросил:

– С ней что-то случилось?

Они нажали на кнопку дверного звонка рядом с табличкой «Зеефельдт». Его жена приняла их в маленьком кабинете. За комнатой для совещаний на миг открылась дверь в квартиру, и Элли заметила четыре плаща, висящих на вешалке. Женщина сразу прикрыла дверь.

Роза Беннингхофф в конце концов оказалась в Мюнхене. И ее брат оказался в Мюнхене. Она была адвокатом. Ее брат – консультантом по налоговым вопросам. Это было похоже на то, как разделенные близнецы выбирают жен с одинаковыми именами. Элли не знала, совпадение это или они были генетически запрограммированы на то, чтобы отправиться в большой процветающий город и изучать законодательство. Если жизнь настолько предсказуема, то это весьма удручает.

В комнату вошел мужчина и протянул ей руку. Седые прядки пробивались в темных волосах, и все же Элли сразу узнала в нем брата Розы Беннингхофф – по этим невероятным глазам. Голубым, как лед.

– Moin[20]. Меня зовут Даниэль Зеефельдт.

Элли хотела сказать ему, что скоро стемнеет[21], но потом вспомнила, откуда он родом. Из Гамбурга. Ну разумеется.

Он пожал ей руку. Черты его лица были неопределенными, глаза – усталыми. Его старшая сестра убита.

– Добрый день, господин Зеефельдт. Прежде всего хочу еще раз высказать вам искренние соболезнования.

– С этим вы опоздали на тридцать четыре года.

– Вот теперь я не совсем понимаю…

– Тридцать четыре года Рози с нами вообще не общалась. Я ничего о ней не знаю. У нее была семья?

Элли покачала головой, и лицо Зеефельдта слегка омрачилось.

– Почему у нее прервался контакт с семьей, господин Зеефельдт?

– Я не знаю. Тогда я был еще слишком мал, ходил в школу. Рози была уже большой, ей исполнилось двенадцать или тринадцать лет. Вдруг она перестала с нами разговаривать.

– Она поссорилась с родителями?

– Понятия не имею. Мои родители переходили на шепот, когда я оказывался рядом. Я так этого никогда и не узнал.

Зеефельдт откинулся назад и взглянул на потолок.

– Поначалу она еще садилась с нами за стол и молча ела. Потом она ела, только когда рядом никого не было. И это продолжалось не несколько дней или недель, нет, это продолжалось четыре года. Четыре года Рози жила в нашей семье как призрак, пока не съехала. – Он покачал головой. – Можете себе представить, каково было мне, маленькому мальчику: родная сестра проходит мимо меня, словно я пустое место! Несколько лет подряд!