Марьям - Трейси Сент-Джон

другую грудь. Марьям была шоке от возбужденной реакции на уязвимость. Название происходящего было старо как мир, но другого и нет: нападение. Она растаяла под его демонстрацией силы.

Пана потратил достаточно времени на исследование мягких вершин и решил двигаться дальше. Он оторвался от груди, покрытой розовыми засосами в пылу страсти, и стал прокладывать дорожку губами, языком и зубами к её округлённому животику — грубо, но благоговейно. У неё не было веснушек там, но ей понравился новый розовый узор, что он оставил шершавым языком, зубами и щетиной на её алебастровой коже. Он метил ее, оставляя неоспоримое доказательство доминирования, что возбуждало почти так же, как захват запястий в плен для подавления сопротивления.

Как будто она нуждается в этом.

Когда Пана добрался до эластичного пояса юбки, он перехватил запястья одной рукой, а другой сдернул одежду до лодыжек. Воздух вырвался из легких Марьям от столь дерзкого рывка. Есть ли у нее защита от Паны?

Как будто она нуждается в ней.

Он прижал ладонь к промокшей промежности, вместо того, чтобы снять тонкие трусики. Потёр её лоно, наблюдая за выражением лица Марьям, создавая фрикцию о внутренние половые губы и клитор.

Возбуждение стрельнуло, словно под электричеством, и Марьям закричала, раскинув ноги. Она уперлась в матрас и качнула бедрами навстречу ладони Паны. Трепет пробежал по её венам, интригующая искра разрядки охватила ее и стала разрастаться. Сможет ли она так кончить? Позволит ли он?

Марьям на удивление возбуждала извращенная мысль о том, что он контролировал её наслаждение, что может отказать ей.

— Хочешь, я вылижу тебя?

Резкий вздох послужил ответом на его откровенный вопрос. Даже в уединении супружеского ложа её бывший не озвучивал ни чем они занимались, ни чего они хотят. И она тоже. Простые слова опасны на Земле, и иногда они опаснее самих действий.

Вопрос имдико отдавался эхом в её ушах. Марьям прошептала:

— Да.

— Скажи.

— Сказать что?

— Скажи «пожалуйста, вылижи меня». Скажи, что хочешь этого.

Он пристально смотрел на нее, его рот, скрывающий невероятный язык, навис над её естеством. Выжидая. Намекая, что не доставит ей невыразимых наслаждений, пока она не подчинится.

Она сглотнула комок в горле, хотя сердце колотилось в предвкушении. Ее голос прозвучал хрипло.

— Мы не говорим таких вещей на Земле.

— Ты не на Земле, а на калкорианском корабле, поэтому под юрисдикцией другой планеты. А наши женщины озвучивают свои желания. Поскольку тебе неудобно, я дам тебе ещё одну попытку. Попроси меня. — Его тон был мягким, но в голосе чувствовалась сталь.

Ментальный блок всё ещё плотно стоял в её голове. Она никогда не произнесёт запретные слова, даже теперь, когда её просили. Слова просто застряли в горле.

— Так нужно? — она с трудом узнала собственный голос. Она говорила как маленькая девочка, спрашивающая разрешения.

— Да, Марьям. Тебе нужно попросить, иначе ты не получишь желаемого.

Неприемлемо. Ее тело сходило с ума как и от предвкушения наслаждения, так и от его требований.

Она была в восторге от него. Она наслаждалась его хваткой, отсутствием иного выбора, кроме как принять его страстные ласки. Её ошеломило осознание новых предпочтений, чтобы он полностью контролировал ситуацию. Возможно, она хотела, чтобы он заставил её повиноваться ему.

— Марьям, я жду. Или мне помочь тебе одеться?

— Нет! — отрицание вылетело из нее, прорвавшись сквозь преграду в горле, давая дорогу мольбе. — Пожалуйста, вылижи меня.

— Уже лучше. Почему бы тебе не попробовать сказать: «пожалуйста, вылижи мою щелку»?

Марьям взвыла. Неужели он заставит сказать плохое слово?

«Плохое слово? Мне что, пять лет? Я хочу ощутить на себе его губы. Просто скажи».

— Пожалуйста, вылижи мою… мою щелку.

Глаза Паны загорелись. Он облизнул губы, и Марьям заскулила, жалея, что он не прикоснулся к ней языком. Однако имдико еще не закончил урок.

Урок, который она столь жадно ждала.

— Скажи: «Пана, пожалуйста, попробуй мою щелку». Позволь услышать моё имя из твоих уст.

Её трусики промокли насквозь. Тем не менее, старые запреты тоже проносились в голове, настаивая на том, что она грешна. Воплощение зла. Она отказывалась верить голосам, но учения Земли никак не отступали.

«Я не могу отказать себе из-за них. Так неправильно».

Марьям закрыла глаза, надеясь, что будет легче, если не будет смотреть на него. Откуда-то издалека до нее донесся странный писклявый голос, как у девочки.

— Пана, пожалуйста, попробую мою щелку.

Резкий рывок. Её бедра вспружинили на матрасе, когда из-под них вырвали трусики. Холодный воздух на её щелке. Широкие плечи Паны меж её ног развели их ещё шире. Раскрыли её.

Затем она почувствовала блаженное дуновение теплого дыхания, требовательное трение чудесного языка о складочки, посылающий заряд экстаза сквозь неё.

Пана сначала просто распробовал её, но затем усердно приступил к работе. Он вылизывал нежнейшую плоть лакающими движениями, посылая сильнейшее возбуждение в самый центр. Марьям распахнула глаза и увидела, как он пировал, поглощая её плоть… Её щелку. Он полуприкрыл фиолетовые глаза, то очерчивая языком дрожащие лепестки естества, то глубоко пронзая её, то сплетаясь с набухшим клитором.

Марьям беспомощно дергалась под ним, возбуждение постепенно заполняло её, вытесняя все трезвые мысли из головы. Пана не сковывал её движения, но когда она оказалась вне досягаемости его рта, резко притянул её обратно для продолжения ненасытного пира. Внутри заискрилось какое-то давно забытое чувство. Она вспомнила блаженство из давних времен, но это обещало стать большее, чем все, что она знала раньше.

Он давал не приятное тепло, которое постепенно росло, превращаясь в прекрасные импульсы приятного освобождения. Пана заставлял чувствовать разрушительную силу неистового напряжения, жестокую страсть, которая пробивалась, чтобы опустошить её. Марьям ещё никогда не испытывала такого ненасытного желания, такого наваждение, которое угрожало разорвать ее на части. Она открыла рот, чтобы прокричать ему «остановись», пока он не убил ее.

Она намеревалась издать крик, но вместо него вырвался лишь жалкий, тонкий звук. Её охватила сильная судорога. Марьям словно взорвалась, мир вокруг стал ослепительно ярким. Волны экстаза прокатывались по ней, бесконечно отбрасывая в море невыносимой радости. Она снова и снова разбивалась на миллион осколков.

Прошла целая вечность, прежде чем яркий импульс стал ослабевать, переходя в тихий ритм восхитительных пульсаций, подпитываемые томными ласками языка Паны.

Его ленивые движения сопровождались чувством глубочайшего блаженства, ритмом посменного наполнения и опустошения, чего-то поступающего и отступающего. Но, однако, ощущение исходило не из её лона. Оно ощущалось в тугой задней плоти, которую Пана мягко уговаривал растянуться шальными пальцами.

У них два члена. Марьям забыла, как дышать, пока имдико подготавливал её к