Ветер. Ножницы. Бумага - Нелли Мартова

– Вирус, видимо. Главное, в списке процессов ничего подозрительного нет! И в Интернете описания похожего нет, – разводил руками бледный худой парень в мятом пиджаке.

– Новый, наверное, – отвечал ему усатый толстяк в свитере с оленями. – И где они их только берут! Надо, на фиг, закрыть всем доступ в инет и порты все поотключать. Поубивал бы… Кулачки, говоришь?

– Ага, игрушка дурацкая, причем срабатывает исключительно на планировщик. И фиги показывает.

– Придется ему после обеда систему переустановить с нуля, – вздохнул первый.

«Не поможет», – подумала Софья и поморщилась, проглотив ложку супа. Одни бульонные кубики, китайцев на заводах и то небось лучше кормят. В комнату для топ-менеджеров, которых кормили отдельно, проскользнул Альберт Фарисеевич, и с кухни послышалось зычное:

– Таня! Виповской лапши налей!

«Ничего, попробует он скоро элитной лапши», – злорадно усмехнулась про себя Софья, отодвинула тарелку и нащупала в кармане пиджака открытку. Как бы улучить момент?

Рабочий день уже давно перевалил за половину, когда в отдел ворвалась возбужденная Лилечка и тут же посеяла вокруг себя суматоху и волнение.

– Там такое! Такое! – кудахтала она. – Никогда такого не видела!

Ванда подняла голову и спокойно спросила:

– С Достоевским?

У Софьи внутри все похолодело. Неужели она догадалась?!

– С ним! – продолжала Лилечка. – Он плачет! Представляете, сидит и плачет! Натуральными крокодильими слезами!

– Не крокодильими, а крокодиловыми, – поправила Ванда. – Софья Павловна, вы об этом что-нибудь знаете? Уж не ваш ли список дел так его расстроил?

– Вряд ли, – ответила Софья, сжав под столом кулаки так, что ногти больно впились в кожу. – Наверное, переработал. Синдром хронической усталости.

Последние ее слова заглушил страшный грохот и женский визг где-то наверху. Софья, Лилечка и Ванда одновременно бросились к двери и, не сговариваясь, помчались в кабинет, где работал Достоевский.

В коридоре уже толпились люди. Кто-то предлагал позвать директора, кто-то кричал: «Вызовите скорую» – кто-то громким шепотом сообщал соседу: «Стул, стул в окно выкинул. Стекло разбил, ладно, внизу никого не было», – а другой ему отвечал: «Серегу чуть не убил! А все из-за вируса». Внутрь никто входить не спешил, все толкались снаружи. Софья, как бы ни было ей любопытно, нарочно чуть отстала от Ванды. Когда они пробрались сквозь толпу и оказались в комнате, ноги у Софьи обмякли, и она прислонилась к дверному косяку. От входа отлично был виден монитор, на котором светилась празднично-веселая надпись: «Угадай», под столом на корточках сидел тот самый бледный паренек из отдела информационных технологий, которого она видела за обедом. Вид у него был такой, словно он прятался от инопланетных монстров, которые вдруг вылезли из его любимой игры. На столе лежал знакомый листок с лягушкой. В разбитое окно врывался ветер, трепал приспущенные жалюзи, те жалобно скрежетали в ответ. Достоевский сидел на полу, глаза у него покраснели и опухли, вокруг наметившейся лысины вздыбились редкие волосики, на пухлом животе расстегнулась пуговица белой рубашки. Он обнимал себя за плечи, мерно раскачивался взад-вперед, тыкал пальцем в воздух, словно что-то считал, и бормотал: «Правила… У этой игры должны быть правила! Не может быть, чтобы не было правил».

Софью мороз пробрал по коже, она обняла себя руками, по телу пробежала мелкая дрожь. Забрать листок? Но как это сделать сейчас, когда все смотрят? Стена держала ее, как магнит скрепку, она не могла оторваться ни на шаг. Ванда между тем спокойно подошла к столу. Потыкала указателем мышки в кулачки, посмотрела на кукиши. Проглядела бумаги на столе и повернулась к Достоевскому:

– Стас, ты чего, а?

Ванда подошла к нему, села на корточки, заглянула в лицо.

– Стасик, миленький, что с тобой?

Он опустил руки и вдруг расхохотался. Шум голосов в коридоре замер. Скрипели жалюзи, колыхались неровные тени на полу. Вжались в свои кресла люди в комнате, испуганно смотрел из-под стола компьютерщик. В комнате стало нестерпимо холодно, сквозняк из окна пронизывал почти по-зимнему, захотелось подойти и захлопнуть окно, но Софья по-прежнему не могла сдвинуться с места. А Достоевский смеялся, все громче и громче, хохотал, захлебывался, вытирал слезы. Ванда подняла ладонь и со звонким шлепком ударила его по лицу.

– Ты что? – Истерика сразу прекратилась.

– Что с тобой, Стас? Водички хочешь?

– Спасибо, не надо.

Он поднялся и подошел к компьютеру. Паренек под столом вжался в угол. Стас посмотрел на монитор, на мельтешение кулачков, положил ладонь на мышку. Закрыл глаза и наугад ткнул курсором. Кулачок взорвался, рассыпав по экрану миллионы цветных брызг. Открылась знакомая страничка планировщика со списком дел. Достоевский спокойно подтянул к себе свободный стул, уселся, наклонился под стол и сказал:

– Серега, вылезай. Все заработало. Спасибо, ты мне больше не нужен.

И уткнулся в монитор.

Софью бросило в жар, она машинально прикрыла руками щеки, словно пыталась потушить пожар. Она не сразу поняла, что произошло, но почувствовала исходящую от Достоевского волну. Да что там волну! Внутри него бушевал настоящий смерч, маленький ураган, нестерпимо жаркая стихия сжигала привычную, спасительную оболочку, как оберточную бумагу. Волшебный лист с планом работ сделал больше, чем она ожидала, – «подопытный кролик» сумел преодолеть свой страх. Достоевский принялся вытряхивать в урну пачку распечатанных страниц с графиками и таблицами. Когда Софья выходила из комнаты, он обернулся и весело подмигнул ей. Она внимательно посмотрела на него и поразилась. Вдруг разом он стал «своим», почти родным, как иногда бывает, если пойти вместе с незнакомым раньше человеком в трудный поход или оказаться в экстремальной ситуации. К нему протянулась ниточка, связала их на мгновение, чтобы тут же разорваться, но оставить ощущение взаимной, не поддающейся объяснениям симпатии. И так хорошо, так тепло стало на душе! Будто холодных каменных стен впервые коснулся лучик теплого весеннего солнца, и зажурчал чистый горный ручей, разгоняя застоявшуюся воду.

Она сбежала вниз по лестнице, как на пожар. Схватила сумочку и помчалась в туалет. И плевать она хотела на коллег, пусть думают, у нее прихватило живот от избытка впечатлений. Софья закрылась в кабинке, достала фотографию. На снимке обнаружились не две, а три фигуры! Один человек, в самом деле, оказался клоуном. Софья долго вглядывалась в его лицо. Чуть поплывшая нарисованная улыбка, серебристая шляпа-цилиндр, красный нос шариком, грустные глаза – где же они встречались? Она закрыла глаза, и тут же ворвалось новое воспоминание. Качели, взмах к небу, облака навстречу, крик восторга, и клоун в шляпе рядом, то улыбается ей, то грызет большой палец. «Все, что с нами происходит, уже когда-то было», – именно от него она впервые услышала фразу, которую так часто вспоминает. Вот бы снова найти его! Но где и как? На фото они держали друг друга за руки, клоун и девочка в белом платье. А рядом проявились очертания еще одной фигуры, женской, насколько можно было судить по форме. Пока что это был только силуэт, ни лица, ни одежды не разобрать. Общий фон тоже совсем не проявился, а Софья так надеялась увидеть на нем качели, узнать то место, попасть туда опять. Она все никак не могла оторвать взгляд от клоуна, смотрела и смотрела, как на живой огонь или водопад. Вползало, проникало вглубь что-то давно забытое, но очень родное, что-то из далекой прошлой жизни, что может случиться снова и обернуться нежданным чудом.