Ветер. Ножницы. Бумага - Нелли Мартова

– Ты ведь и раньше уставала, но они никогда не были у тебя такими холодными!

– Сегодня я устала по-другому. Вырастешь – может быть, поймешь. Кстати, я давно собиралась тебе сказать…

Роза открыла ящик комода и показала дочери красивые ножницы с бронзовыми ручками.

– Видишь эти ножницы? Они хранятся в комоде. Пожалуйста, никому не отдавай их. Никогда-никогда. Даже когда вырастешь. Просто пусть они будут с тобой.

– А зачем они мне, мама?

– На память, – улыбнулась она и обняла дочь.

Спустя неделю Роза исчезла. Вечером все, как обычно, легли спать. Роза допоздна сидела у своего комода с ночником. Муж с дочкой так привыкли к ее ночным посиделкам, что спать им это совсем не мешало. А утром проснулись – Розы нигде нет. Все вещи на месте – пальто, шляпа, сапоги, юбки и блузки. Пропали только ночная сорочка и халат, в которых она была ночью. На комоде лежали аккуратной кучкой обрезки бумаги и картона, карандаши и ножницы.

– Тогда я впервые взяла их в руки. – Дина Львовна открыла ящик комода, достала ножницы и украдкой вытерла слезу в уголке глаза. – Мама никогда не показывала мне свои работы. Она все прятала в комоде – и открытки, и инструменты, и бумагу. В детстве я много раз пыталась открыть его, когда в комнате никого не было, но тут очень хитрый замок. Когда она пропала, папа приглашал мастера, чтобы его взломать.

Ножницы были в точности такие же, как у тети Марты, – старинные, с бронзовыми ручками в крохотных бабочках. Наверное, они их вместе покупали. И зачем они нужны такие – неудобные, громоздкие, тяжелые, в руку и то не ложатся нормально.

– От нее осталось много открыток. Целая пачка. Хотите посмотреть?

– Хочу. Вы так и не узнали, куда она пропала?

– Бабушка считала, что во всем виновата Марта. Она была уверена, что ночью в окно влезли какие-то шпионы или спецслужбы и похитили Розу. Дедушка с папой боялись за ее рассудок.

– Но вы ведь так не думаете? Иначе вы не стали бы мне все это рассказывать?

– Мне трудно судить. Я была слишком мала тогда.

– А ваш отец, он…

– Папа умер, когда ему не было и пятидесяти. Он очень сдал, когда мама пропала.

– Мне очень жаль.

– Инга, я бы хотела поговорить с вашей тетей. Я хочу больше узнать о маме. Вы скажете мне, где ее найти?

Инга усмехнулась.

– Я дам вам адрес, но я совсем не уверена, что старая перечница захочет с вами разговаривать. Характер у нее тот еще.

Она перебирала открытки. Мамин альбом казался на их фоне жалкой домашней поделкой. Роза была талантливой художницей. Настроение угадывалось в карточках при одном только взгляде, без всякого волшебства. Их можно было бы сдать в музей или даже продавать на аукционе.

– А эти открытки… вы ничего не замечали в них особенного?

– Они очень красивые. Ручная работа. Знаете, сейчас это модно – скрапбукинг и все такое. А тогда никто этим не занимался. Неудивительно, что маме хорошо за них платили. В те времена в магазинах все было таким серым и унылым, а у нее получались настоящие произведения искусства, редкий подарок. Мне иногда кажется, что в них прячется солнце.

– Скрапбукинг? – Инга где-то раньше слышала это название, но никогда не интересовалась им.

– Ну да, так сейчас называют это хобби – самодельные открытки и фотоальбомы.

– А чего-нибудь странного не замечали? Например, берешь открытку, и голова кружится? – спросила Инга и внимательно посмотрела на собеседницу.

Дина Львовна приподняла брови.

– Может быть, у вас аллергия на бумажную пыль?

– Нет-нет. Не берите в голову, – вздохнула Инга. – Может, и аллергия.

Она рассматривала одну открытку за другой, снова и снова, и ей невыносимо захотелось унести их все с собой. Найти секрет каждой, проникнуть внутрь, прочесть кусочек неизвестной жизни. Бывает трудно удержаться от соблазна подсмотреть в замочную скважину или прочесть чужой дневник. А тут даже не виртуальная реальность, тут все такое настоящее! Как будто появилась вторая жизнь с возможностью полного погружения, ярче, чем фильм, увлекательнее, чем самая захватывающая книга.

Вот эта открытка, явно свадебная, с огромной белоснежной лилией и кольцами из фольги, почему в ней нет текста? Почему ее не подарили молодоженам? Или вот эта красочная, с радугой и разноцветными пуговичками, кому она адресована, может быть, ребенку? А эта, которая изображает старинную дверь с ажурными коваными петлями? Еще одна – часы-брегет без крышки, с позолоченным циферблатом, птица в черной клетке, крылышко из кружева, простая белая пуговица, складки ткани, почему только возьмешь ее в руки, и не хочется отпускать? Положить бы рядом, на стол, или поставить у себя на кухне, чтобы всегда радовала глаз. Или следующая, с прищепкой и картонной бабочкой, билетом на троллейбус и кожаным чемоданом, так и веет тихой грустью, аж слезы наворачиваются, почему так? После свадебных и юбилейных открыток лежали детские. Одна – под старину, с объемным трехколесным велосипедом и сочным яблоком, вкусная, как пирожок с маминой сковородки. Вторая заставила Ингу вздрогнуть. Крутится на открытке карусель, чередуются на ней разноцветные самолетики и кораблики, снизу море перебирает волнами голубого нежного бархата, сверху солнце искрит скользкими блестящими лучами. Инга повернула круг, и самый большой самолетик оказался прямо над морем, а кораблик – в небе возле солнышка. Ей вдруг стало страшно. Животный, панический ужас сковал пальцы, пробежали по спине мурашки, потемнело на миг в глазах. Ингу охватило желание бежать из этой квартиры, инстинктивное, непреодолимое, словно комната была охвачена огнем. «Только бы в обморок не грохнуться!» – подумала Инга и ухватилась за край комода.

Дина Львовна посмотрела на нее обеспокоенно.

– С вами все в порядке?

– Да, – кивнула Инга. – Наверное, все-таки аллергия.

– Давайте, я их возьму, – протянула руку женщина.

Инга вцепилась в пачку открыток, как будто у нее хотели отобрать последний кусок хлеба. В детстве у них дома была маленькая собачка, однажды она родила щенков. Через месяц пушистики подросли и стали настоящими очаровашками, Инга возилась с ними целыми днями, влюбленная во всех сразу и в каждого в отдельности. Один дурачок забрался в сундук в кладовке и, пока его искали, успел там задохнуться. Инга помнила, как держала в руках крохотное мертвое тельце и никак не могла отдать его маме, чтобы похоронить. Ей ужасно, невыносимо хотелось избавиться от него. Во-первых, потому, что он был мертвый, а смерть – это непонятно и страшно. Во-вторых, ей просто хотелось забыть о том, что он был, и тогда не будет так больно, как будто никогда его и не было, и станет казаться, что собака родила не четверых, а только троих. И в то же время Инга разглядывала пятнистую мордочку, жалкие ушки, безвольно повисшую лапку и не могла его отдать. Ей казалось, что вместе с этим тельцем она отдает что-то безвозвратно. Может быть, тогда она потеряла наивную детскую веру, что жизнь – штука вечная.