След страсти - Анна Дубчак

— Назовите свое имя...

— Я не хочу... Не могу...

— Вы не помните свое имя? А фамилию?

— Мне бы не хотелось...

И тут она увидела Амфиарая. По его знаку Марина Николаевна быстро вышла из палаты, Рита даже услышала звук осторожно прикрываемой двери.

— Как вы себя чувствуете?

Ей показалось удивительным, что он обращается к ней на «вы».

— Давай на «ты»...

— Хорошо, как вам будет угодно. Как вас зовут?

— Ты же знаешь, Рита...

— Отлично. — Он с удовлетворенным видом сел прямо к ней на постель и взял ее руку в свою. — Рита, я виноват перед вами...

— Зачем ты ушел? Как ты мог? Моя сумка... ключи... Верни...

— Рита, послушайте меня...

Но она уже не видела его, слезы горячими неуютными ручейками покатились из глаз к ушам, но до ушей не дотекли, где-то остановились, а глаза нестерпимо защипали.

— Амфиарай... — шептала она, давясь слезами. — Как ты мог? Я же была у Оскара, говорила с ним, я ушла от него...

«Она бредит, она бредит, называет себя Ритой, потом произносит слово, похожее на «амфору», и упоминает имя Оскар...»

Рита слышала, как Амфиарай разговаривает с кем-то, кого она не могла видеть — говорящие выпали из поля ее зрения.

Тогда она попробовала пошевелить рукой, и ей это, к счастью, удалось. «Значит, я не совсем парализована». Медленно поднося руку к голове и пытаясь понять, куда делись слезы, она наткнулась на что-то жесткое и шершавое, что заменяло ей голову. И тогда она поняла, что это либо гипс, либо засохший и окаменевший бинт, который ей и мешал хорошо слышать голоса и который она приняла за меховую шапку. Ближе к вискам он был влажен. «От моих слез».

Он снова появился перед ней, и она даже разглядела его улыбку.

— Амфиарай...

— Рита, сейчас сестра сделает укол, и вы еще немного поспите. Я уверен, что уже к вечеру вам будет лучше, и тогда вы сможете мне рассказать и про амфоры, и про другие интересные вещи...

— Амфиарай — это имя, это не амфора, — вдруг довольно четко, несмотря на мешавшие ей при разговоре трубки, которые (она поняла это уже позже) проникали ей прямо внутрь, садня горло и мешая дышать.

— Имя? Женское?

— Нет...

— Значит, мужское...

Она, утомленная столь долгим разговором, кивнула головой.

— Это ваш муж?

Она повернула голову: нет.

— Сын?

— Нет.

— Брат?

— Нет.

— Родственник?

— Нет.

— У вас есть муж?

— Да.

— Вы можете назвать его имя?

— Оскар Арама.

— Значит, вы Маргарита Арамова?

— А-ра-ма.

— Это фамилия такая странная: Арама?

— Да.

— А меня зовут Сергей Можаров.

— Да.

— Вы сами выбежали на дорогу... Я понимаю, конечно, что сейчас не время выяснять такие вещи, кто виноват, а кто нет, но вы должны знать, что я сделаю все, чтобы поднять вас на ноги... Сейчас вы находитесь в отдельной палате, за вами следят лучшие специалисты этой клиники... Вы можете пообещать мне, что не подадите на меня в суд?

— Да.

— Тогда до встречи, Рита... У вас красивое имя... Жаль, что все так получилось.

Бирюзовое пятно, закрывшее перед ней все пространство, доставило ей облегчение: откуда-то хлынуло что-то горячее, похожее на закипевшую и полную сонной дури кровь, и Рита уснула.

Сергей Можаров вышел из палаты, сел на белый кожаный диван в холле и задумался. Вся его жизнь, все будущее сейчас зависело от лежащей в палате под капельницей девушки по имени Маргарита. И он, зная об этом, все равно не выдержал и из трусости повел себя перед ней как последняя свинья.

«Вы сами выбежали на дорогу...» Как будто ей сейчас до этого. Да, безусловно, его деньги обладают могуществом: главврач, лечащий врач и практически весь медперсонал, имеющий отношение к этой Маргарите, подкуплен и все будут молчать. Но ведь он ничего не знает о потерпевшей и даже предположить не может, как она себя поведет, когда окрепнет и встанет на ноги. Хотя и здесь тоже можно все решить с помощью денег. Но что? Если, к примеру, она замужем за человеком, который сейчас разыскивает ее и который рано или поздно все равно выяснит, кто сбил его жену и так долго (уже почти двое суток!) не сообщает никому о случившемся, то никакие деньги здесь не помогут. Но опять же если только эти люди настолько состоятельны, что смогут позволить себе не принять его помощи. С другой стороны, рассуждал не спавший вот уже две ночи Можаров, какой смысл им будет обращаться в милицию и требовать завести против него уголовное дело о наезде, если в результате все равно ему придется платить им деньги за нанесенный этой несчастной девушке ущерб. Другое дело, если им захочется возмездия, нормального, здорового возмездия, заключавшегося в том, чтобы увидеть Можарова за решеткой. Хотя он искренне не считал себя виноватым, и уж никак не преступником. Вот если бы он, сбив девушку, скрылся с места происшествия, независимо от того, кто виноват в том, что она угодила к нему под колеса, тогда — другое дело. Такой водитель должен понести наказание. Но ведь он же сразу привез ее сюда, заплатил всем, кому только можно было, чтобы ее, окровавленную и не подающую признаков жизни, сразу прооперировали, сделали трепанацию черепа. Надо было срочно извлечь из мягкой части головы обломки черепных костей и наложить швы.

Обо всем этом он вспоминал теперь как о кошмаре. Зато когда Сергей увидел потерпевшую и даже немного поговорил с ней, он немного успокоился. Она жива, хотя пока еще и находится в полубредовом состоянии. Но ему объяснили, что это вполне нормальное явление после такой операции и наркоза.

Сергей Можаров был директором фирмы, занимающейся продажей и установкой пластиковых окон, и снимал офис на втором этаже одного из самых старых домов на Цветном бульваре. Два года тому назад он развелся со своей женой, связавшейся в Турции с молодым «шоколадником» и в течение целого года челноком катавшейся к нему в Стамбул и обратно под прикрытием традиционного и теперь уже малоприбыльного «кожаного» бизнеса. В результате этих частых поездок жена вышла замуж за своего «шоколадника» и переехала в Турцию, а Сергей с головой ушел в работу. Он стал редко появляться дома, ничего не готовил, предпочитая питаться в небольшом гриль-баре пельменями и грибными супами, а чтобы не увязнуть полностью в грязи, пропадая все время в офисе, попросил свою соседку Эмму Викторовну — одинокую молодящуюся пенсионерку — взять на себя уборку квартиры и стирку белья. Старушка, услышав, сколько ей будут платить за в общем-то привычную для каждой женщины работу, сразу согласилась. Сергей знал, что заработанные таким образом деньги она будет тратить на свой крохотный самодеятельный театр, которым старушка руководила вот уже почти десять лет и где проводила почти все свое время, ставя спектакли на собственные сюжеты и даже гастролируя по провинциальным клубам.