1888 - Ж. Л. Готье

Мур. – Сейчас каждый второй корреспондент будет строить домыслы по поводу этого дела и брать интервью у каждого встречного сыщика, подозревающего тени в темноте. Хлебом не корми, дай им заголовок кричащий!

Было около десяти утра буднего дня. Ресторан «Кифа» пустовал, поэтому новость об убийце мой друг обсуждал громко и подробно.

Слушая его, я с чувствами опасения и беспокойства, терзающими мое сердце, бегло поглядывал то на часы, то на вход в заведение, ожидая увидеть там несуразную женскую фигуру, чудом выжившую в испуганной толпе.

– Почему этим убийством так заинтересовались? – спросила Анна, пододвинувшись ко мне.

– Виктор хочет внимания к своей персоне, – ответил я, отсев от девушки чуть подальше, – и заодно снова пытается опозорить мое имя.

Когда маленькая стрелка показывала десять, а большая – двенадцать, двери распахнулись. В них самодовольно стояла мисс Дю Пьен. Поправив котелок и медленно осмотрев ресторан, она подошла к нам ровной, солдатской походкой, поздоровалась, совсем не ласково положила свою костлявую кисть на мое больное плечо и сильно его сжала.

– О! Значит, долги можно не списывать, – радостно сказал мистер Мур, не отрываясь от газеты. – Клаудия все еще среди нас.

– Дьявол скорее перепродаст ее душу, чем оставит себе, – отшутился я, а мисс Дю Пьен в отместку сжала пальцы еще сильнее. – Ай! Больно же!

– Никто из вас не будет против, если мы с мистером Брандтом отлучимся на пару минут? – спросила врач. – Не больше.

– Только если на пару минут, – ответил Бенедикт, – иначе мы без Итана со скуки помрем.

Я посмотрел на нахмуренное и недовольное лицо врача снизу вверх, отчего оно показалось мне еще более некрасивым, и даже пугающим. Делать было нечего – я был вынужден выйти с ней на улицу.

– Не буду спрашивать по поводу ранения, вижу, что не беспокоит. Вчера вы подвергли нас опасности, – сказал я, снимая обертку с мятного леденца. – Признаюсь, когда вы убежали, я пообещал не горевать о вашей возможной кончине, в чем сам себя обманул. Рад вас видеть.

– Взаимно, – сухо ответила женщина, убрала руки в карманы пальто и задумалась, после чего неуверенно произнесла: – Этот саквояж и инструменты… были куплены не мной, а присланы человеком, который очень важен и дорог для меня. Я не могла легко расстаться с сумкой. Поймите и примите мои извинения.

– Ладно. Забудем. Бывший муж Энни приходил к вам?

– Мистер О’Ши заявился сегодня сразу после открытия больницы, благо в очередной раз мне пришлось остаться там на ночь. Он подтвердил, что труп – его бывшая жена и вспомнил, что пару недель назад она жаловалась на недомогание после сделанного аборта.

– В Уайтчепеле есть абортарий, который покрывает комиссар полиции. Главный врач в ней – мистер Белл.

– Нет. Когда вы уехали из Лондона, место мистера Белла заняла его жена. Ее имя Беатрис Белл или, как ее называли наши общие бывшие коллеги, Бетти. Я работала с ней в одной больнице, пока не устроилась в Бедлам.

– Ваша знакомая промышляет благотворительностью и тесно связана с мистером Фицджеральдом. Бетти отправляет Райану барбитурат и просит передать вещи тому, кто координирует приходы отчаявшихся женщин к ней в клинику. Помните, мистер Бишоп обмолвился, что видел Энни с ящиком в день смерти? Думаю, в ней находилась гуманитарная помощь.

– Мне удалось пообщаться с докторами в Бедламе. Райану дали характеристику буйного городского сумасшедшего. Как-то раз, находясь на лечении, он пытался починить освещение и сильно отравился газом. Я вспомнила его. В последний раз он глубоко порезал запястье, и мне пришлось зашивать рану прямо в своем кабинете, – ответила Клаудия и осмотрела меня с ног до головы. – Вам тоже вчера перепало?

Врач потянулась потрогать синяк на моем носу, но я успел перехватить ее кисть и назвать мисс Дю Пьен бестактной особой. Высоко задрав подбородок, она обидчиво хмыкнула и попросила дать ей выпить чашку чая с молоком, прежде чем мы отправимся навестить Беатрис Белл.

В ресторане Клаудия вальяжно села рядом с племянницей Бенедикта, чему я несказанно обрадовался, расположившись около старой подруги, а не рядом с Анной, надоедавшей своими нелепыми приставаниями и осыпавшей меня знаками внимания.

Я пытливо посмотрел на племянницу Бенедикта и мне вдруг показалось, что я мог видеть ее фотографию в какой-то из газет несколько лет назад, но при всех уточнять об этом не стал.

– О, так вы и есть миссис Гамильтон? – спросила врач и состроила улыбку, за которой наблюдалась откровенная неприязнь к женщине. – В прошлый раз вы так быстро убежали, я даже не успела признать вас! Приятно находиться так близко с выдающимися людьми.

Мисс Дю Пьен никогда не могла состроить доброжелательное лицо, хотя всегда искренне считала, что у нее это получается блестяще, и никогда не понимала, что ее язвительные насмешки видны невооруженным глазом.

Клаудия люто не одобряла поступок Бенедикта, невзлюбила Анну, и я молча надеялся, что она не скажет ничего лишнего из имеющейся у нее информации и не разрушит идиллию паутиной лжи в этом семействе.

– Меня мало кто узнает здесь, – тихонько и смущенно пролепетала миссис Гамильтон. – Не переживайте.

– И не собиралась. Как думаете, ваша постановка будет такой же провальной, как «Ревизор», прошедший в «Порт-Сен-Мартен» в Париже? – поинтересовалась Клаудия и разом выпила принесенный официантом чай. – Мой отец рассказывал, как в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году эта пьеса была катастрофически провалена. Французы выходили с выступления, задаваясь вопросом, что же так смешило ваших граждан? В итоге, мои соотечественники пришли к выводу, что русские просто посмеялись над чиновниками, собой и своей системой, непонятной иностранцам.

Клаудия всегда находилась в поисках человека, который был бы равен уровню ее интеллекта. Верится с трудом, но изредка она завидовала необразованным женщинам, у которых ум занимали бытовые дела, дети и вопросы внешнего вида. Врач объясняла свою зависть тем, что другим дамам не свойственно подавлять внутренние противоречия, у них нет рационального мышления и им не приходится мучиться от психологического дискомфорта при поиске смысла существования. В то же время подруга не любила, когда собеседник превосходил ее по уму, и часто пыталась соревноваться со мной.

– Дни становятся все короче. Нужно ехать, пока не стемнело, – сказал я, посмотрев на свои карманные часы. – Мистер Мур, миссис Мур, навещу вас попозже.

– Надеюсь, что нет, – пробурчала Кэтрин.

Я искоса и сурово посмотрел на женщину, чтобы ей сделалось стыдно за свои слова, однако ей было совершенно все равно. Ее лицо в последнее время выражало лишь задумчивость над тем, где и как удачно повеситься на шнурке от корсета.

Перед тем, как отправиться в абортарий, мы