У последней черты - Дмитрий Ромов

— Неужели специально за мной? — спрашиваю я, усаживаясь на сиденье и поворачиваясь к нему. — Сказали бы, я бы сам к вам примчался.

— Поехали, — кивает он и машина начинает потихоньку двигаться сквозь толпу пассажиров.

— Назад сдай и с той стороны езжай, чтоб не через людей, — сердито бросает он водителю. — Сказал бы, если бы не торопился. Как долетел?

— Отлично, спасибо большое.

— Спал в самолёте?

— Грешен, — киваю я. — Спал. Но я перед этим почти всю ночь не прилёг. Работал. С этим движением, в смысле патриотическим, столько хлопот и забот, что ого просто.

— А я вот никогда в полёте глаз не смыкаю, — печально говорит он и поджимает губы.

— Это, пожалуй… м-м-м… утомляет, — сочувственно говорю я.

— Не то слово.

Он замолкает и мы едем молча. Выезжаем с лётного поля и пристраиваемся за второй машиной, которая врубает мигалку.

— Надеюсь, всё в порядке и ничего не случилось? — спрашиваю я.

Гурко кивает, не отвечая и закрывает глаза. Похоже, в автомобиле такой проблемы, как в самолёте у него нет. Ну что же, в принципе я тоже могу вздремнуть. Я хоть стоя спать буду, дайте только возможность.

Впрочем, я не сплю. Смотрю в окно. Зимушка-зима… Красиво. Деревья белые, пушистые, сказочные. Воздух влажный, поэтому ветки облеплены, как на открытках. Темно, рассвет ещё только намечается, так что всё выглядит загадочно и многообещающе, как начало увлекательного приключения.

Мы летим, проскакивая, как горячий нож по маслу через все скопления машин. Летим, как Бэтмен на своём бэтманобиле, или люди в чёрном. Неважно, кто бы мы ни были, ведём мы себя, как всемогущие суперлюди на огненной колеснице…

— Послушай, — говорит Гурко минут через десять. — В прошлый раз у нас встреча не состоялась, поскольку ты к Леониду Ильичу ездил.

— Да, — соглашаюсь я. — Было дело. Нынче вы решили, что теперь очередь ждать выпала ему?

— Кому ему? — поворачивается он ко мне. — Опять что ли?

— Опять, — подтверждаю я.

— Ну, не с утра пораньше, я надеюсь? — иронично спрашивает он.

— Время пока неизвестно.

— Ну, нам много не нужно. Ты прям Штирлиц у нас. Да, Брагин?

— Нет, я свой, до мозга костей.

— Я не про это, — отмахивается он.

— Так кто, Борис Маркович? Кто мой таинственный поклонник, желающий встретиться без лишней огласки, да ещё и с помощью такого важного и серьёзного человека, как вы? Меня, как говорится, терзают смутные сомнения.

— С чего такая уверенность, что поклонник? Может ненавистник?

— Ну, это вы мне скажите, — улыбаюсь я, действительно начиная чувствовать себя всесильным Бэтменом.

Чувство это очень плохое и опасное, вообще-то. Лучше его гнать подальше. Поганою метлой, как наша математичка говорила ещё в той, прошлой жизни. Гнать, гнать и ещё раз гнать. Нельзя расслабляться и почивать на лаврах, и нельзя возноситься. Это я хорошо знаю, сколько раз налетал по молодости.

Интересно, кстати, та, прошлая жизнь с каждым днём будто бы отступает всё дальше и дальше и даже начинает казаться ненастоящей…

— Я этого сказать не могу, поскольку не знаю, — пожимает плечами Гурко. — Но назвать имя этого важного и высокопоставленного товарища в состоянии. Почему бы и нет. Это Сергей Фёдорович Медунов.

Была такая мыслишка, честно говоря.

— А чего хочет? Отомстить?

— А есть за что? — щурится он.

— Вы скажите. Вы же всё знаете, тем более, выступаете как его доверенное лицо, лично даже в такую рань за мной приехали. Я это бесконечно ценю и отношусь с глубочайшим уважением, однако не могу не понимать, что человек этот либо вам очень близок, либо величина его огромна. А может, и то, и другое. Чего ему надо от студента-заочника, мелкой сошки из ЦК комсомола?

— Допустим, не каждый первокурсник в ЦК попадает, даже комсомольское. Возможно, ему интересен твой феномен. Как это дитя практически такой вес набрало? Что оно кушало или жрало даже?

Я смеюсь:

— Жрало-жрало и дожралось. Стало быть, простое любопытство? Антропологический интерес?

Я бы предположил, что причиной послужила вот эта небольшая заварушка последних дней, в результате которой Андропов усилился, а любимец генсека Медунов ослаб. Но ведь интерес к моей персоне он проявил ещё до всех этих событий. Значит… Значит-значит-значит, всё-таки Белла. Белла не ломайся, не рассказывай мне майсы…

— Возможно, — говорит Гурко. — Не знаю.

— Борис Маркович, хочу сказать, что я не враг Медунову. А то, что всё именно так вышло, так можно сказать, он сам виноват.

— Что вышло? — хмурится Гурко. — Поясни, пожалуйста.

Я хмыкаю и отворачиваюсь к окну. Сам знаешь, не можешь не знать, какой у нас замес произошёл. Он не настаивает.

Вскоре мы приезжаем. Вообще, мигалочка вещь клёвая, надо будет озаботиться, чтобы раздобыть себе разрешение. Вжик-вжик и на месте. Никаких тебе транспортных трудностей.

Мы подъезжаем к гостинице «Украина», но не к главному входу, а с обратной стороны, во двор.

— Здесь жилые помещения, обычные квартиры, — говорит Гурко. — Сергей Фёдорович у знакомых гостит.

Хм-хм…

Мы заходим в подъезд с консьержем и проходим к лифту. Беспрепятственно. Гурко, судя по всему, здесь знают. Каракулевые молодчики Гурко, типа деревянные солдаты Урфина Джюса, остаются в машинах. Большой холл, коляска, велосипед. Даже и не догадывался, что тут квартиры, думал, всё это гостиница. Стены тут, конечно, о-го-го, толстые, как в старинной крепости.

Подходит тесный лифт, как раз на двоих. Мы поднимаемся на седьмой этаж, Борис нажимает кнопку звонка. Открывает девушка, похожая на секретаря. Выглядит не по-домашнему, как офисная работница. Мы оставляем верхнюю одежду на вешалке и, не разуваясь, проходим следом за этой предположительно секретаршей.

— Прошу за мной, — сухо приглашает она.

Долговязая, но грудастая, с короткой стрижкой, тонким курносым носом и очень серьёзными и строгими большими выпуклыми серыми глазами.

Мы проходим мимо гостиной с большим книжным шкафом, забитым книгами. Комнатки небольшие, можно было бы предположить, что здесь хоромы, но нет. Потолки высоченные, люстры хрустальные, а комнаты совсем маленькие.

— Сюда, пожалуйста, — наша провожатая открывает дверь в спальню и делает приглашающий жест.

Хм… Ну, это не спальня, к счастью, а рабочий кабинет. Здесь тоже море книг, они заполняют стеллаж от пола до потолка. Посреди комнаты стоит письменный стол, у стены потёртый кожаный диван. Здесь довольно тесно, но выглядит всё солидно.

За столом сидит Медунов и пишет. Как Ленин из старинного чёрно-белого фильма. Пишет-пишет-пишет, строчит, взгляд одухотворённый, видит картины грядущего, по меньшей мере победу коммунизма в отдельно взятой стране, ну или хотя бы в отдельно взятом Краснодарском крае.

— Здравствуйте, товарищи, — поднимает он доброе улыбчивое и полное лицо. — Борис, спасибо тебе, дорогой мой.

Мягкое «г», мягкая упитанная фигура, добрые глаза — милый и симпатичный человек.

— Катенька, сделай нам чаю, пожалуйста, голубушка, — обращается он к девице, и та в момент исчезает.

Медунов подходит к нам, пожимает руку