Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Наринэ Абгарян

Дома мы оказались только в девять вечера. Мама долго отпаривала нас в кипятке, растирала махровым полотенцем и вычесывала из волос и бровей репейник и чертополох. Потом она накормила нас горячим ужином, дала каждой от греха подальше по таблетке аспирина, уложила в постель, накрыла пуховыми одеялами и долго плакала, сидя на краешке кровати.

— Я думала, вы все погибли, — всхлипывала она.

Ну а что устроила Ба папе и дяде Мише, когда они вернулись под утро на победно выколупанной из замерзшей к вечеру грязи Генриетте, рассказывать не имеет смысла. Потому что каждый в нашем городе, кто имеет уши, слышал все, что Ба им высказала.

Все от первого до последнего ласкового слова.

Как ведут себя обычно люди, когда сильно болеют? Они стонут, бредят, активно страдают и всячески требуют к себе повышенного внимания. Могут из вредности падать в обморок или для пущего разнообразия проводить досуг в обнимку с фаянсовым другом. Вот как обычно ведут себя люди.

Папу, когда он сильно болел и пугал нас намерением незамедлительно отправиться на тот свет, можно было застать только в одной позе — головой в холодильнике. Потому что чем сильнее он болел, тем больше ему хотелось есть.

— Юра! — всплескивала руками мама. — Тебе что врач сказал? Отлеживаться и пить овощные бульоны. А ты в отместку килограмм колбасы съел. Пюре подъел! Выпил весь рассол из маринада. А теперь фрикадельки из супа вылавливаешь!

Папа быстренько проглатывал очередную фрикадельку.

— Жена! Нашла кого слушаться. Врачей! Они тебе еще не такое насоветуют, ненормальные люди. — Он боком прокрадывался к выходу из кухни, по пути выхватывая из хлебницы полпростыни лаваша. — Я борюсь с заболеванием своими методами. Ты мне не мешай!

Мама теряла дар речи. Будь отец представителем любой другой профессии, его еще как-то можно было бы понять. Но если ты врач, притом врач высшей категории, всю жизнь ездишь в Москву на курсы повышения квалификации и свободное время проводишь, штудируя медицинскую литературу, очень странно слышать от тебя фразу: «Нашла, кого слушаться, врачей!»

— Да если бы доктор сказал — ешь круглые сутки, — ты бы зашил себе рот суровой ниткой! Можно подумать, я тебя первый день знаю! — У мамы от возмущения краснел лоб.

— Много говоришь, женщина. — Папа наспех проглатывал лаваш и, лежа в постели, принимался выклянчивать еду на всю квартиру: — Наринэ, принеси отцу морковки. Морковка — это же диетично? И яблок принеси. Ты моя старшая дочка, ты мне не откажешь, я знаю.

— Одно яблоко? — всовывала я голову в спальню. Папа, сложив руки на груди, скорбно лежал на подушках и глядел так, словно его два дня голодом морили.

— Три яблока. И морковок принеси три. Или пять. Возьми еще хлеба с сыром.

— Хорошо.

— И помидор положи с огурцами. А лучше сделай мне салат!

Папе не повезло с наследственностью — от предков ему досталось тяжелое заболевание — средиземноморекая периодическая лихорадка. Ею страдают народы, издревле населяющие средиземноморский регион. Так как медицина справляться с этим недугом так и не научилась, то папа по сей день борется с ним своими методами. Так сказать, клин клином вышибает.

Через день после приступа он выходил на работу. Никакие увещевания, что надо хотя бы еще денек отлежаться в постели, его не останавливали.

— Ну что ты за человек такой! — возмущалась мама.

— Я шикарный человек, жена, и тебе повезло, что встретилась со мной, ясно? — Папа, победно хлопнув дверью, выскакивал из квартиры.

— Вчера только скорую вызывали, — причитала мама, выглядывая в кухонное окно. — Юра, я тебя очень прошу, ты хотя бы на дежурство не оставайся!

— Еще чего! — доносилось уже из гаража, где, перебирая колесами, томилась в ожидании любимого хозяина наша многострадальная «копейка» Генриетта.

— Бердский ишак, — горестно комментировала мама.

Генриетта, победно фыркнув, выкатывалась во двор. На ее лобовом стекле красовалась наклейка с красным медицинским крестом.

Папа вылезал из машины, запирал двери гаража и кидал мимолетный грозный взгляд на наше кухонное окно.

— Носовой волос, — как бы говорил этот взгляд.

Однажды случилось так, что папин приступ совпал с финальной игрой чемпионата СССР по футболу. Днем приехала скорая и сняла отцу боли очередной инъекцией анальгина с димедролом. После такой дозы димедрола люди спят сутки напролет. Папа усилием воли проснулся через три часа, невероятно слабый, но довольный, что в очередной раз оставил лихорадку с носом. До футбольного матча оставался целый час, дом на какое-то время был в полном его распоряжении, поэтому отец решил воспользоваться этим на полную катушку. К тому моменту, когда вернулась с работы нагруженная пакетами мама, из продуктов в холодильнике осталась только сырая свекла.

— Господи, — только и смогла вымолвить мама.

— Обед я не трогал, — поспешил успокоить ее отец. — Я ж не изверг, понимаю, что вы вернетесь голодные. И хлеба оставил батон. Жена, когда кушать будем?

Мама вытащила из пакета тощую синелапую курицу, добытую с боем в очереди, и спрятала в морозильник. Затолкала ногой под стол картошку с морковкой. Проделывая все эти манипуляции, она смотрела мужу ровно в переносицу и старалась не моргать.

— Юрочка, — молвила мама ласково, по возможности спокойным голосом, — полежи пока. Я сейчас обед разогрею, вон, картошки купила, отварю ее…

— Лучше пожарить, — клацнул зубами папа.

— Хорошо, пожарю. — Мама взяла мужа под руку и, прикрывая спиной полки, вывела его из кухни. «Там еще сахарница, — лихорадочно думала она, — мед и айвовое варенье. Если, конечно, он все это уже не съел».

— Я полежу на диване, — выпятил губу папа, — скоро футбол будут передавать.

— Конечно-конечно. — Мама заботливо накрыла его пледом. — Ты полежи пока, а я пойду обед разогревать.

Она включила телевизор, настроила пассатижами первый канал, поворошила антенну так, чтобы ноги и головы людей на экране сфокусировались в нужных местах. Провела все манипуляции, не отрывая немигающего взгляда от переносицы мужа.

— Так хорошо?

— Да. — Папа сложил на груди руки. Мама припустила к плите. Времени оставалось катастрофически мало — сложенные на груди руки означали, что минут двадцать папа еще продержится. А далее кухню от штурма не спасет уже ничего.

Как говорится, тем временем…

Тем временем мы с Манькой, закончив занятия в музыкалке, отправились в детский садик — забирать Гаянэ и Сонечку. Манька пошла за Гаянэ, а я заглянула в ясли. Прямо в раздевалке, напротив своего шкафчика с красным грибочком на двери, восседала на горшке Сонечка. В руках она держала пустой стакан с разводами кефира на стенках, под носом у нее воинственно вырисовывались белые усы.