Идору - Уильям Гибсон

– Ну вот туда я и отправлюсь, – сказала Кья. – Спасибо за сборку этого сайта для нашей сегодняшней встречи. Здорово получилось, и, если вы его сохраните, я бы очень хотела зайти сюда как-нибудь потом, вместе с нашими девочками. А то соберемся все вместе, будем дружить отделениями.

– Да, пожалуй… – Хироми определенно не понимала, что все это должно значить.

Вот и поломай голову, злорадно подумала Кья.

– Ты знала, – сказала Кья, – ты знала, что она выкинет этот номер.

– Прости, пожалуйста. – Мицуко покраснела до корней волос. Она сидела опустив глаза и бесцельно теребила свой студенистый компьютер. – Хироми решила, что так надо.

– Они с ней связались, да? Сказали, чтобы она как-нибудь от меня отделалась, заткнула мне глотку.

– Она общается с людьми из «Ло/Рез» без нас, частным образом. Это одна из привилегий ее положения.

Кья взглянула на свои пальцы, все еще унизанные серебристыми наперстками.

– Мне нужно поговорить со своим отделением. Можешь ты оставить меня на несколько минут одну? – Она и злилась на Мицуко, и жалела ее. – И я совсем не злюсь на тебя, понимаешь?

– Я пойду приготовлю чай, – сказала Мицуко и вышла, прикрыв за собой дверь.

Кья убедилась, что «Сэндбендерс» все еще подключен к сети, снова надела гляделки и вызвала главный сайт сиэтлского отделения.

И попала в совсем другое место, где ее поджидала Сона Роса.

Низкие, серые облака над серым, унылым городом. Взгляд на новые здания сквозь тонированные, с кружевными занавесочками окна лимузина-недоростка.

Промелькнула реклама «Эппл Ширз», булыжная улочка, уводящая в своего рода голографическую сказку, где приплясывают добродушные, широко улыбающиеся бутылки с соком. Лэйни снова ощущал джет-лаг, в более мирной, но и более ухищренной форме. Некий противоестественный гибрид грызущего чувства вины и на удивление убедительной иллюзии удаленности от своего тела, когда все сенсорные сигналы добираются до тебя какими-то несвежими, потрепанными в долгом пути через запретные для тебя самого пространства.

– Я-то думал, что теперь все будет в порядке, – сказал Блэкуэлл. – Теперь, когда мы избавились от этих сибирских психопатов.

Сегодня австралиец оделся сплошь в черное, что несколько скрадывало его чудовищные габариты. На нем было нечто вроде свободной, бесформенной блузы из черной, как душа злодея, бумажной ткани со множеством карманов по нижнему краю. Нечто смутно-японское. В неопределенно-средневековом роде. Что-то подобное мог носить какой-нибудь ремесленник. Ну, скажем, плотник.

– Свихнутые, как не знаю что, – сказал Блэкуэлл. – Прилипли к нему во время турне по комбинатским странам.

– Психопаты?

– Накачивали Реза всякой отравой. А он податлив на любые влияния, и дома тоже, а в турне так особенно. Стресс, умноженный на скуку. Все города начинают выглядеть одинаково. Гостиница за гостиницей, гостиница за гостиницей, тут кто хочешь свихнется.

– А куда мы едем?

– Акихабара.

– А что это такое?

– То, куда мы едем. – Блэкуэлл взглянул на огромные, с уймой непонятных циферблатов часы. Укрепленные на массивном стальном браслете, они подозрительно смахивали на технику двойного применения. Такие себе часы-кастет. – Я видел, что происходит, а что толку, они ж целый месяц не давали мне ничего сделать. Потом мы запихнули его в эту парижскую клинику, а там нам сказали, что эти ублюдки с этим ихним дерьмом в хлам порушили его эндокринную систему. Починили в конце концов, но ведь этого просто не должно было случиться, допускать этого было нельзя.

– Но потом-то вы от них избавились? – Лэйни абсолютно не понимал, о чем это Блэкуэлл, но нужно же было как-то поддерживать иллюзию разговора.

– Сказал им, что подумываю пропустить их через хондовскую промышленную шинковку, а то вот купил механизм и не знаю, что с ним делать, – ухмыльнулся Блэкуэлл. – Не потребовалось, хватило и демонстрации на холостом ходу. В конечном итоге мы просто малость отретушировали им фотокарточки, вот и вся недолга.

Лэйни смотрел на затылок шофера. Он никак не мог привыкнуть к правостороннему управлению, все казалось, что на водительском месте никого нет.

– А вы давно работаете на эту команду?

– Пять лет.

Лэйни вспомнил видеоролик, знакомый голос в полумраке клуба. Два года назад.

– Так куда мы едем?

– Скоро будем, теперь уже близко.

Пейзаж за тонированными стеклами резко изменился. Узкие улочки, безликие, неухоженные здания. Ни одна реклама не светится, не живет. Огромные щиты с незнакомыми Лэйни названиями. Некоторые здания повреждены, надо думать – при том самом землетрясении. Косые трещины, исполосовавшие один из фасадов, заляпаны большими, с голову, комками бурой стекловидной массы, грошовая игрушка, кое-как подклеенная каким-то неумехой. Машина вильнула к обочине и остановилась.

– «Электрический город», – объявил Блэкуэлл и добавил, тронув шофера за плечо: – Жди нас здесь.

Шофер кивнул, не оборачиваясь и как-то совсем уж не по-японски. Блэкуэлл открыл дверцу машины и со все той же кошачьей грацией выскользнул наружу; ближний к обочине край машины облегченно качнулся вверх. Лэйни, уныло волочивший свой зад по серому бархатному сиденью, чувствовал себя разбитым и окостенелым.

– Я как-то ожидал оказаться в месте малость пофешенебельнее, – сказал он, захлопнув за собой дверцу и оглядевшись по сторонам.

– А вот не надо ничего ожидать, – посоветовал Блэкуэлл.

За растрескавшейся, с коричневыми наростами стеной таилось море разливанное белой, розовой, нежно-салатной и какой только некухонной техники. По низкому потолку змеились многочисленные, на скорую руку протянутые трубы и кабели. Блэкуэлл уверенно направился по центральному проходу. В боковых проходах слонялись какие-то люди, то ли продавцы, то ли задумчивые покупатели.

В конце прохода нескончаемо уползала вверх складная гармошка старомодного эскалатора; прямоугольные зубья выскальзывающих из-под пола ступенек тускло поблескивали истертой сталью. Блэкуэлл не остановился и даже не сбавил шага, словно не замечая, что лестница движется, Лэйни едва за ним поспевал.

Второй этаж. Здесь ассортимент был поразношерстнее: настенные экраны, погружные консоли, автоматизированные шезлонги с массажными модулями, выпиравшими из них, как головы огромных механических червей.

По проходу, тесно заставленному гофропластиковыми ящиками, руки Блэкуэлла туго вбиты в карманы черной, как у киношных ниндзя, распашонки. В голубой лабиринт пластиковых шторок, свисающих с потолка, с каких-то ржавых труб. Непонятные инструменты. На кафельном полу – алюминиевые козлы, на козлах – красный продолговатый ящичек, на ящичке – термос из нержавейки, на термосе – глубокая вмятина. Шрамы на руке Блэкуэлла, откинувшего последнюю занавеску.