И маятник качнулся... - Вероника Иванова

Успокойся, Джерон, ничего нельзя изменить.

Да, я знаю, но почему я должен всё это терпеть?

Потому что ты ошибся.

Но разве я заслуживаю ТАКОГО?

Может быть, ты заслуживаешь и худшего. Правда, трудно придумать что-то ещё более суровое в качестве наказания для тебя. И вообще, Джерон умер. Умер, призвав Нэгарру. А тот, кого ты видишь в зеркале воды, — трус и слабак, не сумевший довести начатое дело до конца. Бездомный бродяга, презираемый людьми и нелюдью. Вот кто ты. У тебя больше нет пути назад, если, конечно, ты не хочешь умереть от стыда под градом насмешек со стороны своих... Впрочем, Магрит вряд ли будет смеяться. Скорее, она тихо вздохнёт и посмотрит укоризненно. Как мне бывало больно от такого её взгляда! А вот за Майрона я спокоен — он мне спуску не даст, приложит все усилия, чтобы я ни на мгновение не забывал о своём позоре... Нет, я не вернусь. Я им не нужен. Я вообще никому не нужен. Кроме одного-единственного человека. Человека, который купил меня — правда, предварительно продав в рабство — за пять золотых монет. Он был серьёзен и спокоен. Он не шутил. Не знаю, что тебе нужно от меня, Мастер, возможно, ты просто угадал мой маленький секрет и намереваешься использовать его в корыстных целях... Пусть так. Но пока этого не произошло, я буду держаться за ниточку, которая связывает меня с жизнью. Я буду держаться за своё любопытство. И узнаю ответ на эту загадку! Клянусь! А потом... Потом посмотрим...

Мыльный настой имел самый приятный аромат. То есть практически ничем не пах. И замечательно, потому что моя невероятная грациозность способствует тому, чтобы стать мокрым до ушей... Кстати, о мокром. Я подумал и снял фуфайку, пристроив её на перилах террасы — погода хорошая, день обещает быть тёплым, можно рискнуть и раздеться. Я поболтал ладонью в ведре, взбивая радужные пузыри, окунул туда мочалку и уже приготовился начать свой «скорбный» труд, когда откуда-то сверху раздался громкий нахальный голос:

— Что это у тебя?

Я поднял голову и застыл с открытым ртом. Надо мной возвышался — да-да, именно возвышался, потому что ничего иного я не могу сказать про человека, у которого свободно могу пройти под мышкой, — рыжеволосый верзила таких пропорций, которые внушали уважение, смешанное со страхом. И как только на свет появляются гиганты? Узор на лице не произвёл на него никакого впечатления, из чего я сделал вывод: либо доктор рассказал истинную причину появления клейма, либо просто попросил не обращать внимания. Ну, хоть здесь проблем не предвидится... Карие глаза буравили мою грудь. Куда всё же он смотрит? Я опустил взгляд и понял причину любопытства: мешочек, подаренный гномкой, всё ещё болтался на мне. Странно, но я так привык к нему, что даже перестал замечать...

— Что это?

— Моя личная вещь. — Я старался говорить исключительно вежливо, на грани подобострастия, потому что не хотел оказаться на койке с переломанными ногами.

— Это же девчачья игрушка! — вполне разумно заявил верзила.

— Это... подарок, — неопределённо ответил я.

— Дай сюда! — Растопыренная пятерня качнулась перед моим носом.

Вы пробовали спорить со стихией? Вот-вот, и мне не хотелось... Я снял с шеи шнурок, на котором висел мешочек, и вложил всё «имущество» в открытую ладонь рыжего.

— Милая вещичка... — Он раскрыл мешочек. — А это что такое?!

В солнечных лучах сверкнул металл.

— Не отвлекайте юношу от работы, почтенный Борг... — Доктор выглянул из дверей дома и замер на месте, увидев родовой знак оборотня в руке верзилы.

— Откуда у вас эта вещь? — Доктор только что не облизывался, пожирая глазами переплетения жёлтого металла.

— Это было у парня в кошельке... — растерянно признал рыжий гигант.

Глаза Гизариуса переползли на меня.

— Как это понимать?

— Что именно?

— Где ты взял столь... редкую вещь?

— Где взял, там больше нет, — огрызнулся я. Мало того, что всё отняли, так теперь ещё и выспрашивают!

На ажурной пластинке отчётливо виднелись махонькие бурые пятна. Надо было вытирать получше... Доктор наверняка догадывался, что единственный способ заполучить родовой знак оборотня — это снять его с мёртвого тела, а дальше оставалось только сложить два и два, чтобы понять, кто первым оказался у трупа шадды. Глаза Гизариуса тревожно сузились, но он сказал только:

— Я заберу это. На время.

Борг поддержал его идею:

— А я возьму кошелёк! Подарю своей девчонке...

Мило, правда? Не то чтобы я сильно сожалел об этой утрате, но всё же... Это был один из немногих подарков, полученных мной за всю жизнь. А за последние годы вообще — единственный. А уж что касается пластинки — это мой боевой трофей! И у меня были на него вполне определённые виды... Ладно, протестовать бессмысленно: выяснять отношения с доктором мне не к лицу, поскольку сейчас он формально является моим хозяином, а спорить с Боргом... Я хоть и дурак, но не самоубийца! Оставалось только закусить губу и заняться мытьём террасы...

* * *

...Я отложил мочалку в сторону и сел на сухое место, обняв руками колени. Что-то произошло. Со мной или во мне? Нет, всё же вокруг меня. Моя рваная Мантия... Я совсем её не чувствую. Но почему? Она не могла исчезнуть или исцелиться — таких чудес не бывает. Возможно... Нет, я не хочу в это верить! Это значит, что Слияние завершено. Я шагнул на следующую Ступень. Правда, цена слишком высока, да и результат, скажем так, больше пугает, чем радует. Фрэлл, почему меня так плохо учили?! Или это я плохо учился? Обрывки знаний никак не хотят складываться в цельную картину. Что там было дальше? Сражение? Служение? Подчинение? Совсем запутался... Да и какое в моём случае могло быть Слияние? С чем, простите? С Пастью Пустоты? Со всей Тканью Мироздания разом? Лучшие философы Четырёх Шемов умрут от зависти, если я смогу описать этот процесс доступными словами и образами...

Чья-то неловкая нога наткнулась на ведро, и грязная вода, довольно журча, разлилась по уже почти подсохшему и — что самое мерзкое! — почти чистому дощатому настилу террасы.

— Ну что за... Только ведь закончил! — Я вскочил на ноги, задыхаясь от злости — хотя меня скорее разозлил прерванный сеанс самоанализа, чем опрокинутое ведро — и оказался лицом к лицу с новым персонажем трагикомедии «Бытие Джерона».

— Куда прёшь? Не видишь, что ли... — начал было я, но тут же стыдливо осёкся.

Он и в самом деле ничего не мог видеть. Этот тёмноволосый и утончённо красивый молодой человек был абсолютно слеп — большие глаза на породистом лице были словно затянуты белесой дымкой. В первые мгновения я почувствовал себя неловко, но мысли быстро перетекли на тему, которую я полагал главной. Какую? О себе любимом, конечно! А что, если бы принц велел выколоть мне глаз? А ещё веселее — оба глаза? Что бы я вот тогда делал? Или велел бы мне что-нибудь отрезать... Да, недаром говорят, что чужое несчастье слаще, чем своя радость... Мучительно пытаясь подобрать слова для извинения, я разглядывал незнакомца. Нет, ростом он всё же повыше, чем я, и торс у него помассивнее... И локоны такие мне никогда не заиметь, поскольку мои немногочисленные кудряшки не поддаются никакой укладке и выбирают только исключительно им самим известное и приятное направление... В целом производит впечатление обеспеченного человека, принадлежащего к высшим слоям общества: одежда из дорогой ткани, хотя и нарочито простая, кожа на руках нежная, не осквернённая мозолями и ссадинами. Он выглядел бы совершенно здоровым и довольным жизнью, если бы не глаза... Да в уголках рта намечается скорбная складка — свидетельство того, что он страдает своим недугом достаточно долго, чтобы познать все неудобства, с этим связанные.