Барнар — мир на костях 3 - Angor

— Будет сделано! И вам, Ваша Милость, пора поторапливаться на бал. Пока мы улаживаем дела. Не забывайте про алиби. Могут возникнуть неприятности со стороны остальных…

— Да, вы правы, Трильно.

Они кивнули друг другу. Эриндел скрылся во тьме потайных переходов в соседнем здании.

Уже через десять минут он явился в начищенных до блеска ботфортах в бальный зал. На дверях которого красовались в честь зимних празднеств ветви остролиста.

На банкетках приютились среди кавалеров знатные дамы с веерами. При виде Эриндела все поднялись и склонились в поклоне. Можно было начинать полонез.

Король после торжественного танцевального шествия снял с подноса сразу два бокала сладкого тёплого гипокраса с корицей. И опустошил почти за один раз.

Куртуазные фразы вокруг накатывали одна поверх другой, словно непрекращающиеся буруны.

Дамы с красными увесистыми сердоликами на груди и на пальцах парили с мужчинами в кадрили. Присутствовал полный сонм из бомонда. Сибариты и сибаритки не думали ни о чем, кроме того, как бы блеснуть своими нарядами и собрать как можно больше комплиментов.

Правитель Лириана с напускным весельем и спокойствием вëл беседу с прево и с несколькими пожилыми пэрами, не особо вдаваясь в смысл разговора.

На душе же у него скребли кошки от убийства возлюбленной, с которой он провёл столько сказочных чудесных ночей. Мабалия была близка ему. Их взгляды часто совпадали. Только у неё всегда получалось подбирать нужные слова, чтобы заставить его искренне улыбаться. Он таял в её хрупких нежных объятиях, как кусочек льда.

Дабы понять сейчас тоску Эриндела по ней, достаточно представить дерево каштан унылой осенью. Душещипательная грусть пропитает каждого, кто взглянет, как по золотистым его листьям моросит холодный дождь. А вокруг тишина… И только мрачная синева одиночества на фоне побитого каштана пронзительно кричит от боли.

На хорах оркестр принялся исполнять музыку для следующего танца. В причёсках у прекрасных эльфиек благоухали свежими лесными ароматами разноцветные маргаритки. Мессиры в голубых, зелёных и сиреневых жюстокорах сновали с важным видом и с высоко поднятой головой от одной группы к другой, обсуждая банальности.

На входе с каменными лицами стояли стражники в шлемах-саладах прикрывающих затылки и шеи. Они едва сдерживали эмоции, чтобы не смотреть на веселящихся с презрением. Возле балконов с трубками стояли седовласые подесты. На костюмах у них переливались при свете свечей и камней бриллиантовые подвески.

На короля украдкой поглядывала герцогиня Иоланда Кенот. Её супруг, засунув одну пухлую руку в отверстие между пуговицами своего жилета, медленным тоном выстраивал диалог с неким маркизом.

Двадцатипятилетняя Иоланда была в очень пышном платье цвета мов, так как под юбкой у неё покоилась фижма из китового уса. На герцогине красовалась парюра, включающая ожерелье, серьги и брошь из александритов, меняющих свой цвет в зависимости от освещения.

Эриндел решил, что она подойдёт для одной или нескольких ночей, чтобы облегчить страдание по Мабалии. Он остановил лакея и выпил рюмку цитрусового шартреза. После чего направился к жене Кенота.

Правитель Лириана пригласил её на танец. Герцог не любил, когда красавица Иоланда танцевала с кем-то кроме него. Но дело было исключительное. Королю не принято отказывать и перечить. В их свете вообще не принято показывать искренних эмоций. Еслиты злишься, то на твоём лице должны видеть приветливую улыбку. Если ты влюблен, то должен быть как можно более холоден и сдержан. Так уж было заведено в их кругу в те времена.

Эриндел подал руку герцогине, и они пустились в самый центр из кружившихся пар. Он замечал, как под его взглядом её разгоряченные щеки румянились ещё сильней. И толстый слой белоснежной пудры не спасал эльфийку.

— Ваша Светлость, почему же вы до сих пор не нашли себе королеву? — спросила она его.

— А что, кто-то уже шепчется обо мне и боится, что наследников не будет? — спокойно парировал он. — Наш народ славится долгожительством, прекрасная Иоланда, так стоит ли мне торопиться? — одна густая бровь его поползла вверх.

— Нет, Ваша Милость, — пролепетала она, потупив взор.

— А если быть откровенным, — прошептал он ей. — То глупо разменивать себя на царских тусклых барышень, когда глаза мои уже видели великую даму, освещающую своей небесной красотой здешние стены. Увы, как жаль, что мы не всегда можем быть с теми, кто заставляет сердце наше биться быстрее, — она подняла к нему свою чудесную головку. И правитель осознал, что наживка проглочена.

Говорят, что красота — великий дар, но никто не догадывается, что дар этот может играть против своего владельца. Многие знатные леди того времени считали, что мир по большему счету вертится вокруг них. Если они смотрели в зеркало и видели нежные розовые губы, глубокие глаза и в целом весьма миловидное личико, то уже считали, что в них невозможно не влюбиться.

И они толпами падали с лестниц своих ожиданий. Их тонкие прелестные ушки всегда воспринимали лесть в свою сторону за правду. А хищные мужчины с радостью выходили охотиться на самовлюбленных хитрых лисиц и на беззащитных зайчиков.

Женщины предполагали, что красота — их сила, их щит, их меч. Но они не догадывались, что всегда будут занимать второе, если не последнее место в душах у своих современников мужского пола.

За чудесных дам сражались на дуэлях, но так дело видели только самки. На самом же деле джентльмены сражались ради собственного самомнения. Для них куда важнее было не опозориться перед другими мужчинами, чем делать что-то изначально ради одной только женщины. Но это были годы манер. Чем изысканнее господа вели себя, тем больше плотских ночей могли провести с леди.

Животные инстинкты, завёрнутые в золотые обёртки, встречались тогда повсюду. Но джентльмены так и не понимали, почему женщины такие смешные и легковерные. Конечно же, среди них встречались дамы, превосходящие наличием логических связей любого господина, но то была большая редкость.

— Я очень страдаю, герцогиня, — изрек позже король. И это были единственные слова, в которых он не солгал. — И я очень слаб душой.

— Что вы такое говорите, Ваша Милость? — захлопала длинными ресницами Иоланда.

— Разве то, что я дерзнул пригласить вас на танец, не говорит вам ни о чем? — он пронзил её глубоко печальным взглядом, который умел делать каждый уважающий себя джентльмен того периода. — И я прошу у вас прощения… Прощения за то, что посмел в вас влюбиться. Я не должен был вам этого говорить, — глаз его задергался. — Дайте свою руку, — произнёс он сурово, но с придыханием и трепетом. — Я провожу вас к супругу.

Иоланда учащенно задышала. Она даже не знала, что