Южное лето (Читать на Севере) - Михаил Жванецкий

Аркадия… жара… не слышно слов, и это всех спасает.

* * *

И пробивается глухое счастье. Сквозь солнце, море, ложь, туман.

Счастье. Оно сейчас глухое. Когда здесь, в Одессе, хорошо, но уже хочется улетать в Москву, и ты как раз завтра улетаешь. И хочешь, и рассчитываешь улететь обязательно…

А здесь очень хорошо, но нельзя остаться. И ты не хочешь остаться.

Тебе пора.

Ты летишь завтра.

Но сегодня.

Сегодня здесь очень хорошо.

И хорошо всё.

Даже то, что тебе нужно завтра отсюда улетать. Это входит в сегодняшнее хорошо.

Поэтому это счастье.

Счастье возможно на грани возможного.

Счастье, когда здесь хорошо, и ты почти бы остался, но ты улетаешь, потому что уже хочешь. Вот такая это смесь настоящего и будущего.

– Я вам скажу, кому нужен ремонт.

Ремонт нужен для женщины.

Это она смотрит в потолок…

Значит, ремонт делаем по формуле 2П4С – пол, потолок, четыре стены.

Так… Так… Я, когда работаю, я говорю… Иначе я отказываюсь.

Вы болеете?

Человеку, когда нельзя болеть, так он не болеет.

Я работал у женщины.

Она развелась. И тянет ребёнка одна.

Так она не болеет. И ребёнок не болеет. Им некогда.

Вы тоже одна живёте?

Женщины живут дольше, мужчины – интереснее.

А эти двое, я вам скажу – они так смотрят друг другу в глаза, что, если один отвернётся, другой ему тут же изменяет.

Я работал в одной квартире.

Она – чужая жена.

Он – чужой муж.

У них шифр был.

Он набирает номер.

Там поднимают трубку.

Здесь молчат.

В ответ на молчание там начинают говорить.

Такой у них был шифр.

И тут кто-то набрал номер и молчал.

Чужой муж начал рассказывать, открыл всю душу, все несчастья и всякие интимные места с ночными именами.

И в конце разговора ему в ответ:

– Ха-ха.

Вы не поверите, ему вызывали «Скорую помощь»…

Я одному делал косметический ремонт. В доме на снос.

Так всех выселили.

Так он там жил.

Я ему побелил, покрасил.

Так его не поймали, а меня поймали.

Стал ходить в сносящийся дом, люди решили – вводят в эксплуатацию.

Дайте сегодняшнюю газету. Я сгораю от нетерпения.

Нет, ничего интересного. Заберите, заберите.

Не беспокойтесь, я могу работать во время разговора.

Моя жена бросает всё, когда говорит.

У неё всё горит на плите.

Я в одном месте делал потолок. У неё муж педагог-физик.

У него испортилось зрение, и врачи запретили ему работать.

Так она устроила его в трампарк по хозчасти.

Так вы слышите, вагоновожатые научили его пить и гулять.

Он уже четыре дня не появляется дома: в трамваях по ночам очень удобно.

Все ей говорят:

– Вы же сами его туда устроили.

Ну, для неё сейчас главное – его дождаться.

Она такая толстая – на четырёх стульях сидит.

Она съедает три цыпленка и муж ей дает ножку от четвёртого…

Но она надеется, что он вернётся.

Хотя вагоновожатые говорят – вряд ли.

В ней килограмм двести.

И она проиграла.

Она презирала его тщедушие.

Он моей комплекции – водопроводное тщедушие – организм пропускает всё, не усваивая.

Зато я лёгкий на ходу.

Конечно, женщина создана для наслаждения.

Но наслаждение должно быть в меру.

Двести килограмм!

Я уже не говорю – носить на руках, но хоть ногу у неё поднять, ты же не будешь звать на помощь.

Но она готовит – что-то помрачительное.

Съешь с кастрюлей.

А мужчина – существо беззащитное, что дают, то он ест.

Но вы заметили: у толстух – худые мужья.

Я вам скажу, это не болезнь, это разница характеров.

А что, нет?

Они на этом сошлись.

И держатся.

Крепко… Очень крепко. Как виноград за забор.

Они очень энергичные, эти толстухи.

Такие деловые – бегают, и носятся, и не болеют.

Меня внучка спрашивает:

– Почему называется «женский пол», «мужской пол»? Ты их ремонтируешь?

Я говорю – нет, для этих полов другие мастера.

У меня с женой вообще хорошо.

Она говорит на полминуты раньше меня.

То же самое, что говорю я, но позже.

Вы видели такую семью?

Я выгляжу полным идиотом.

Я хочу спросить, она уже спросила.

Меня спрашивают – она отвечает.

Я иду что-то рассказать – она уже рассказала.

Так больше того: я – Изя, и она – Изя!

Ну, она Изольда по паспорту.

Но я вам скажу, мы весело живём.

Нет. Она у меня худенькая.

Она столько тащит на себе, что я ей прощаю.

Я ей всё прощаю.

И она мне кое-что.

Ну, мужчина – это та сволочь.

Он очень подвержен.

Его научить плохому ничего не стоит.

А отучить невозможно…

Нет… Нет, либо мы укрываем пол плёнкой, либо вытираем по влажному.

Я уже облокотил на неё все проблемы.

Я у неё спрашиваю:

– Это я ем?.. А это мне нравится?

Она у нас главная…

Я знаю только свою работу.

Она иногда говорит:

– Мне покраситься?

Я говорю:

– Что касается меня, то я бы этого не делал.

И я вам скажу, она прислушивается.

Когда ещё нашей дочки не было в живых, она взбрыкивала. Сейчас мы душа в душу.

И меня она любит. Мне кажется… Главное, чтоб казалось…