Южное лето (Читать на Севере) - Михаил Жванецкий

– И что ты едешь – жопой волны отбивать? – сказал мудрый Борейко.

Тут и я подумал: «А чего я еду… А чем я эти тележки прикрою, телом своим?»

А рано утром Бендиченко.

Желваки ходят, ключ вращается на пальце.

– Кто был ночью на смене?

– Я-я-я-а!

– Сам пойдёшь всё уберёшь лопатой или убытки деньгами покроешь?

– А что, а что?

– Тонн пять уже на причале валяется. А ну, бери лопату!

– Какую лопату?

– Что-что? Бери лопату!

– Я инженер.

– Бери лопату!

Сменный механик по маленькому Шиф удирал от Бенди, въехал на автопогрузчике на кучу угля высотой двадцать метров.

Снимали краном.

– Кольцов, где вы были с восьми до одиннадцати?

– Как это – где я был?! А где ж я мог быть в рабочее время?

– Вот я вас и спрашиваю, где вы были в рабочее время? Короче, откуда это полотенце?

– Что значит – откуда это полотенце?

– Вас видели на Австрийском пляже.

– В рабочее время?

– Да. В рабочее время.

– Кто?

– Неважно.

– А как он сам туда попал? А даже если он меня видел, я туда заехал по делам. Я ехал искать вот этого.

– Кого?

– Который меня там видел. Это я его видел на пляже. Он просто первый донёс. Я не такой быстрый.

– Кольцов, а что вы делали с зарядчицей в аккумуляторной?

– Как что – технику безопасности проходили.

– Всю ночь?!

– Ну почему? Я ушёл оттуда где-то в три часа.

И многострадальный начальник механизации 2-го района Пупенко, у которого вся эта компания работала:

– Детский сад развели. Кого проводить на горшок? За кем задницу подтирать? Когда будут предложения по битуму?

На причале стоял пароход, который с битумом прошёл через экватор.

На экваторе битум растопило.

Это был остолбеневший, зостекленевший, залитый расплавленным битумом до мозга костей и застывший на январском морозе.

Как выгрузить?

На него ходили совещаться все, кто хотел.

Минимум шестнадцать человек, свесив голову, смотрело внутрь.

И тридцать человек ходило по битуму.

Этот пароход был камнем преткновения.

На нём проверяли мозги всех выпускников.

Решили гнать обратно на экватор.

А какая была любовь в порту!

А сколько было красавиц!

А где мы только не любили!

На кранах, в зарядных, на тюках, на кипах.

Явка, шторм, хозработы, любовь.

А какие девушки на машиносчётной, мужчиносчётной станции!

Когда я мимо ни ехал, я ломал шлагбаум автокраном «Январец».

Потом вручную его делал и ставил.

Ну, можно когда-нибудь подумать, что я мог собственноручно сделать шлагбаум.

Такие были там красавицы!

Под руководством Олега Чаленко устроили первую комсомольско-образцовую свадьбу.

В партклубе с начальством, с парткомом, с вручением ключей от квартиры на спуске Кангуна.

Они развелись через полгода.

Они просто договорились ради квартиры.

И надули нас.

Я тогда этого не понял.

Время было такое.

Мы были молоды и веселы.

А время было такое, когда Пупенко с парторгом подняли меня ночью с постели после смены.

А 11 часов утра для меня была ночь.

И повезли на заседание парткома, и постановили перевести старшим механиком в колхоз.

Как? Почему? У меня мать без отца.

Как я уеду?

Вот такие дела, вдруг и навсегда.

Только Чаленко меня и спас.

Капустник нужно было готовить.

А когда я ночью в трюме на куче угля натягивал гусеницу на С-153, я вспомнил про письмо из Ленинграда от Ромы Карцева.

Оно показалось мне очень толстым.

Я распечатал и при жёлтом малярийном свете переноски: «Райкин включил в свою программу твой монолог, я посылаю программку».

И, сидя в угле, в грязи, грязными, пыльными глазами я увидел среди знаменитых писателей свою фамилию, и уехал.

Я весь Одесский порт вывез с собой.

Я увёз тёмные портовые ночи.

Я увёз человеческие пароходные голоса.

Я увёз длинный свет фонарей и поворотные огни кранов.

Я увёз лязг грейдера и шум песка.

Я увёз рассказы Камышникова.

Я увёз живого Витю Ильченко.

И красавицу секретаршу начальника порта Милу Гвоздикову.

Из Одесского порта в театр.

У Райкина из одиннадцати человек нас было трое.

Я увёз всё это и всё это потратил на ребят, на себя, на великого шефа, на всю страну.

А привёз обратно только благодарность за то время, за молодость, за интерес к жизни, за всё то, что называлось Ордена Ленина Одесский морской торговый порт.

Я увёз и трачу.

Огромный чёрный грязный одесский кот.

И Фелиция – москвичка с белым носиком, белыми лапками, чистенькое, ароматное создание.

Её берут в Одессу на лето.

Тихон – местный бабник.

Кот со стальными нервами.

Даже присутствие чужого рыжего кота Аркадия его не волнует.

Он влюблён в холодильник.

Он трётся возле него.

Он нежно мяучит:

– Давай заглянем… Мы не будем ничего оттуда брать. Мы просто откроем, заглянем и закроем. Я забыл, что там. Я, кажется, туда что-то положил вчера. Кажется, сосиску. Да. Точно. Вспомнил. Я положил сосиску. Такую розовую. Приятную. Да. Точно. Мы сейчас откроем. Глянем – есть ли она там, и тут же закроем. Мр-р-р… А-а-а… Ну кто здесь хозяйка? Наталья Валерьевна, на одну минутку… Кто там рычит? Фелиция? Не обращайте на неё внимания.

Фелиция с подоконника:

– Ну мразь! А вы ему верите. Он туда сосиску положил?! Эта жадина?! Ненавижу. Эти одесситы – такие лжецы, предатели, хитрюги… Вот мы, русские… То есть вот у нас в Москве… Ну конечно, холодно. Мы почти не выходим. И грязь, и снег. Не очистишься… Но мы все чистые. А этот – посмотрите на его зад… В паутине! И смотрите, что с ним творится!