Позови меня - Барбара Картленд

Уинстон посмотрел в сторону залива.

— На море поднялась настоящая буря — оно то далеко отступало, то накатывалось на берег, вспениваясь огромными волнами.

— А что же делали люди? — одними губами спросила Марина.

— Я думаю, они с ужасными криками пытались убежать из города. Их было двадцать тысяч, но более двух тысяч из них погибли под градом пемзы, камней, грязи и пепла, под которыми был погребен город Помпеи.

— Как это ужасно, что люди не успели убежать! — воскликнула Марина.

— Мне представляется, что погибших людей было гораздо больше, чем найдено археологами при раскопках Помпеи, — заметил Уинстон.

— А может, это был очень… легкий путь… чтобы уйти из жизни, — тихо произнесла Марина. — Всего несколько ужасных секунд — и они уже… ничего не чувствовали.

— Я думаю, все они умерли ужасной смертью, — сказал Уинстон без тени сомнения. — По крайней мере когда придет мой черед, я хочу умереть при ярком солнечном свете, как греки.

— И я хочу того же…

Она сказала это неожиданно и с такой неистовой силой, что он невольно посмотрел на нее.

— Бедное дитя! Я и не представлял, что это вас так расстроит! — сказал он мягко. — А я-то думал, вы любите вспоминать прошлое.

— Одно дело — когда речь идет о зданиях, храмах, статуях богов… они же все бессмертны, — ответила Марина. — А это были обыкновенные живые люди, и они совсем не ожидали смерти. И мне как-то не по себе, что мы просто вот так… из любопытства ходим и глазеем на те места, где их застала смерть.

— Если человек умирает, не все ли равно — где и как? — спросил Уинстон.

— Не… не знаю, — ответила Марина. — Но мне страшно представить себе, как они… кричали… пытались спастись… — Такой неподдельный ужас был в ее голосе и глазах, что Уинстон положил свою ладонь на ее руки и сказал:

— Давайте не будем говорить о грустном. Все это случилось уже давным-давно, а мы с вами еще очень долго не собираемся умирать! Пойдемте лучше посмотрим на храм Юпитера, и вы скажете мне, можете ли вы представить его себе полным зрителей, которые приходили туда на спектакли, когда Амфитеатр еще не был построен.

Он видел, что ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она ответила:

— Судя по тому, что я читала о римских спектаклях, не думаю, что они очень подходили для представления в храмах!

Уинстон рассмеялся:

— Вы правы! Но римляне были очень практичны и с довольно неразвитым воображением, и они создали религию, которая точно отвечала их потребностям.

— Когда я ехала сюда… — неуверенно начала Марина, — я все время пыталась… думать о римлянах. Не я поняла, что греки мне гораздо ближе.

«И особенно один, — добавила она про себя, — по имени Аполлон».

— Я всегда ловлю себя на том же самом, — подхватил Уинстон. — У римлян не было мистической потребности в любви и поклонении сверхъестественным силам богов, которых они себе придумали. В то же время Юпитер действительно обладал определенным величием.

— Мне кажется, он был просто жестоким, — возразила Марина. — Он грозил людям, наказывал их, и именно для этого служили ему три удара молнии!

— Римляне — народ воинственный и жестокий, — ответил Уинстон. — И Юпитер — бог-воитель — требовал, чтобы они ему подчинялись.

Марина не ответила. Они уже удалились от храма Юпитера и теперь шли по узким улочкам — когда-то здесь кипела жизнь, люди спешили по своим делам, а теперь остались лишь пустые остовы их домов.

Они увидели Дом Играющего на Лире и уже повернули к выходу.

— Я вот все думаю о ваших словах, что римляне — жестокий народ, — задумчиво сказала Марина. — Мне кажется, причина тут в том, что они не поклонялись красоте — ведь их богини совершенно не похожи на греческих.

— Верно, — согласился Уинстон. — Они были жестоки даже к своим весталкам — жрицам Весты, богини домашнего очага и огня. Весталки давали обет полного целомудрия, и, если нарушали его, их забивали плетьми насмерть.

— О Боже! — невольно вырвалось у Марины.

— Позже наказание изменили — их били плетьми, а потом еще живыми клали в гроб и закапывали.

— Ничего удивительного, что италийцы так боялись римлян, — с ужасом произнесла Марина.

— За всю более чем тысячелетнюю историю лишь двадцать весталок нарушили целомудрие, так что не расстраивайтесь столь сильно, — улыбнулся Уинстон. — Но если случалось, что весталка не уберегала священный огонь, то ее тоже наказывали плетьми.

— Давайте поговорим лучше о прекрасных греческих богах! — взмолилась Марина. — Ведь они, как сказал Гомер, «вкушали счастье, длящееся так же долго, как и их вечные жизни».

— Когда-нибудь вы обязательно должны увидеть Грецию. — Уинстон с удивлением отметил, как странно изменилось лицо Марины при этих словах. Может быть, она подумала, что такая поездка ей не по карману? Нет, он чувствовал, что дело тут в чем-то совершенно другом! Но Марина промолчала, а Уинстон ни о чем ее не спросил.

Они вернулись в Торре-Аннунциата, однако вместо того, чтобы сразу возвратиться на лодку, Уинстон повел Марину в маленький ресторанчик недалеко от причала.

Столики стояли прямо на улице, и, как только они сели, к ним тут же подбежали официанты.

— Что вы будете есть? — спросил ее Уинстон.

— Закажите мне что-нибудь сами, — умоляюще взглянула на него Марина.

Для начала он выбрал копченый окорок со свежим инжиром. Затем последовала южноитальянская рыбная похлебка, знаменитая тем, что продукты, из которых она готовилась, менялись соответственно времени года: летом в нее клали одно, зимой — совсем другое.

Потом они заказали истинно римское блюдо — молочного ягненка, приправленного розмарином и чесноком и зажаренного в духовке.

— Я уже не могу больше ничего есть! — взмолилась Марина, когда Уинстон стал уговаривать ее отведать других неаполитанских деликатесов.

Но официант настоятельно советовал взять на десерт очищенный персик в стакане белого вина, а кроме того, Марине не позволили отказаться от кофе, Уинстон уверил ее, что неаполитанский кофе — лучший в мире.

Они пили местное вино, хотя Марина несколько разочаровалась, услышав, что это не «Везувино», которое делают из винограда со склонов самого Везувия.

— Может быть, со временем его качество ухудшилось, — объяснил Уинстон, — так же как и у «Фалерно» с Флегрейских полей. Оно очень ценилось у древних, но я пришел к выводу, что классические понятия о винах сильно отличаются от моих собственных. — Он наполнил ее стакан и сказал: — Это «Эпомея» с острова Искья.

Вино оказалось очень вкусным. Ярко-желтое, оно, казалось, вобрало в себя все солнце Италии.

Они еще долго сидели и разговаривали, наслаждаясь вином, светом и запахом моря. Наконец вернулись на лодку и отправились домой.