Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - Тереза Браун

Не каждый день у нас на этаже размещается целая бригада хирургов. Ко мне проскальзывает Дот – наша бывалая медсестра, – бездонный колодец здравого смысла и лукавого прокуренного смеха.

– Что тут происходит? – шепчет она мне.

– У моей пациентки, Филдс, нашли перфорацию.

– Вот дерьмо, – морщится она. – Когда?

– Только что обнаружили на КТ. Она поступила к нам ночью из другой больницы.

– Ты в порядке? – В больнице под этим вопросом подразумевается гораздо больше, чем в повседневной жизни: в стабильном ли состоянии твой пациент, или же ему в любой момент может стать хуже? Что с остальной загрузкой? Спокойна ли ты, или эта ситуация вызывает у тебя панику?

– Прямо сейчас я в порядке, однако у меня еще и Кандас Мур.

– Ох… вот дерьмо. – Она тихо смеется своим знаменитым грудным смехом.

– А позже мне еще нужно ввести ритуксан семидесятипятилетнему пациенту на кислороде.

– Кто вообще назначил тебе всех этих пациентов? Хотя погоди, дай я угадаю. – Она переводит глаза на старшую медсестру.

– Ты все правильно поняла, – говорю я.

– Слушай, – говорит она, на этот раз совершенно серьезно. – Выше головы не прыгнешь – ты знаешь, где меня найти, если тебе вдруг понадобится помощь.

– Спасибо. – Я сжимаю ее руку и поворачиваюсь обратно к сборищу хирургов.

– Привет, – говорю я Акашу. И он кивает мне в ответ. Ткнув в его сторону большим пальцем, я спрашиваю Питера: – Помнишь, мы с ним живем в соседних домах. – Мы с Питером говорили про него ранее.

– Ах да, точно, – говорит он, не отрывая глаз от экрана компьютера.

– Так что, ты его там не обижаешь? – спрашиваю я.

Питер поднимает на меня глаза. В воздухе повисло напряжение. Возможно, я только что перешла черту, подобно тому лечащему врачу Дороти, что сегодня утром дразнил меня насчет того, чтобы я принесла ему кофе. Эта черта, однако, касается отношений не между врачом и медсестрой, а между старшим врачом и резидентом. Конечно, Питер никого не обижает, однако в данный момент он в первую очередь является начальником моего соседа, и мне не положено ему докучать по этому поводу, сколько бы глупых шуток он ни рассказывал нашему администратору и какими бы благими ни были мои намерения.

Как бы то ни было, он невозмутимо поворачивается обратно к своему компьютеру и начинает вслух планировать. «Аргатробан перестали давать где-то в десять утра – пусть будет одиннадцать, чтобы подстраховаться; таким образом, мы можем оперировать не раньше пяти. Все зависит от ее факторов свертывания крови». Он замолкает, ненадолго задумавшись. «Нужно позвонить ее лечащему врачу из онкологии – может быть, мы сможем ей что-нибудь дать, чтобы ускорить процесс. Что у нее с давлением?»

– Было повышенное, – говорю я, в то время как он продолжает что-то искать в компьютере, – сто шестьдесят на сто. Хотя я уже как минимум час его не измеряла.

Акаш говорит: «Это нормально. И лучше уж повышенное, чем пониженное». Все остальные резиденты кивают.

– Ее следует отправить анестезиологам, – продолжает Питер. – Они с ней поговорят – это займет много времени, – взобьют ей подушку, подготовят ее.

– Чай-то они ей дадут? – спрашиваю я, подыгрывая его шутке.

Питер бросает на меня взгляд и говорит: «С печеньем». После чего снова поворачивается к компьютеру.

Высунувшись, наконец, из-за монитора, он объявляет: «Я отдаю ее Акашу. Это будет твой пациент».

Для меня это отличные новости. Гораздо проще работать с кем-то, кого знаешь, – тем более когда они тебе еще и нравятся.

У Питера жужжит пейджер, и он снимает его с пояса, чтобы прочитать телефонный номер, после чего проворно хватает расположенный рядом с компьютером телефон. Ко мне подходит Акаш.

– Что у нее за катетер?

– Двадцать второй в левой руке.

– Думаешь, выдержит? – Он спрашивает у меня, не выйдет ли катетер из строя. Временные внутривенные катетеры могут в любой момент поломаться, хотя обычно хотя бы на пару дней их точно хватает.

Я поднимаю руки, давая понять, что не знаю: «Ну, пока он работает».

– Физраствор?

– Стандартный солевой раствор на семьдесят пять.

– Давай увеличим до ста пятидесяти. Нам нельзя допустить малейшего обезвоживания.

Я киваю. «Я отмечу, как устное указание».

Он смотрит на часы. «Ты сегодня точно припозднишься, – говорю я. – Скажи Монике, что это все моя вина».

Он смеется, затем просит меня записать номер его сотового. «Можешь позвонить мне, когда ее отправят в операционную? Так будет проще». Это прозвучало несколько извиняющимся голосом, и я порядком удивлена просьбе позвонить ему напрямую вместо того, чтобы написать на пейджер и ждать, когда он перезвонит. Тот факт, что мы носим телефоны, на которые приходится отвечать сразу же, в то время как у всех врачей пейджеры, которые они могут, пускай и ненадолго, игнорировать, порой кажется мне несправедливым. С другой стороны, я также знаю, что пришедшее на пейджер сообщение может отвлекать и раздражать не меньше телефонного звонка. Когда тебе пишут «перезвони как можно скорее, это срочно», то тут особо не расслабишься.

Когда я еще училась на медсестру, то как-то провела целый день в отделении неотложной помощи, наблюдая за их работой. Одной пожилой женщине, которая упала, нужно было просверлить дыру в черепе, чтобы уменьшить давление на мозг из-за кровотечения.

Для этого вызвали резидента нейрохирургии, и я давно не видела человека с настолько уставшим видом. Его лицо было мертвенно-бледным, и наличие щетины только подчеркивало отсутствие какого-либо цвета на его щеках. Его рабочие штаны были ему велики как в талии, так и по росту, а верхняя часть его медицинского костюма была так помята, словно он в ней спал.

Расположив дрель над затылком пациентки, он прищурил глаза в надежде, что это придаст его рукам твердости. Дрель заработала, и небольшие кусочки кости и кровавой плоти стали разбрызгиваться позади находящейся без сознания пациентки. Его пейджер не переставал пищать. Каждый раз, когда приходило сообщение, он выключал дрель, прижимал правое плечо ко лбу, брал в руки пейджер, смотрел на номер, после чего продолжал сверлить, пока пейджер опять не начинал пищать.

Я подумала о том, что если бы мне сверлили в голове дыру, то, пожалуй, не хотелось бы, чтобы делающего это человека постоянно отвлекали – я бы предпочла, чтобы ему вообще никто не мешал. Я схватила оставленный им на каталке пейджер и жестом дала понять, что пока он не закончит, я возьму его под свою ответственность.

Он перевел на меня взгляд и слегка кивнул головой. После этого продолжил сверлить пациенту голову. Не думаю, что нужно так много времени, чтобы проделать дыру в голове человека и вставить в нее дренажную трубку для отвода скапливающейся там крови, однако было такое ощущение, будто мы там стояли часы напролет – я держала пейджер и записывала появлявшиеся на экране номера, а он постоянно моргал, пытаясь отогнать усталость.