Мой друг Перси, Буффало Билл и я - Ульф Старк

— Где юго-запад?

— Там, — показал я.

— А вон в той стороне, Чернобой, находится Стуребю, — махнул рукой Перси. — Там мы живем.

— Приезжай к нам как-нибудь в гости, — пригласил я.

Чернобой посмотрел в сторону Стуребю и фыркнул.

Так мы разговаривали, Перси, Чернобой и я, вдыхая запах солнца, смолы и соли. Небо еще было ярко-синее, но на горизонте уже появилась темная полоса. Она все увеличивалась.

Мы провели коня до самого сигнального костра. Перси сказал, что на Чернобое теперь можно ездить верхом. Что он и делает каждое утро. И вчера тоже. Но все же поначалу надо дать коню немного ко мне привыкнуть — прежде чем я сяду к нему на спину.

— Зачем мне садиться ему на спину? Я же не умею ездить верхом!

— Так надо, — настаивал Перси.

— Зачем?

— Ради любви.

Перси напомнил мне слова Пии.

Она сказала, что ей влюбиться в меня так же невозможно, как любому из нас проскакать верхом на Чернобое.

— Что это значит? — спросил Перси и сам же ответил: — Выходит, если ты сможешь проскакать верхом на Чернобое, то и Пия сможет в тебя влюбиться.

— Верно, черт побери!

Я не любил ругаться. Но Перси с неумолимой логикой доказал мне, что мы с Пией можем быть вместе. Вот это да! Мне захотелось обнять друга. Теперь-то я понял, где он пропадал каждое утро. На конюшне у Эстермана. Набивал шишки и получал ссадины, приручая Чернобоя. Да он просто святой, этот Перси — настоящее чудо! Он мой кровный брат на веки вечные.

Ну что тут скажешь?

— Спасибо, — пробормотал я.

А потом поинтересовался, откуда ему столько известно о лошадях?

— Я научился этому в Шёвде.

Когда Перси там жил, их дом был рядом с бойней, куда привозили старых и больных лошадей.

— Я часто подходил к ним, — рассказал Перси. — Они стояли в загоне и смотрели на меня печальными глазами. Мне и самому тогда тяжело приходилось: друзей-то у меня там совсем не было. Дяденька, который присматривал за лошадьми, научил меня ездить верхом. Чтобы бедняги не думали день-деньской только о смерти, так он мне сказал.

— И они забывали о своих печалях?

— Ну, может, на время и забывали. А теперь расскажи-ка Чернобою, как называются все эти острова и маяки, а я тем временем подсажу тебя к нему на спину, — сказал Перси. — Скоро на дороге должна появиться Пия. И нам надо поспеть вовремя.

Мы поджидали ее у танцплощадки. Перси прислонился к афише фильма, который собирались показывать в следующий понедельник. Он грыз травинку и оглядывался на школу. А я — мне и самому не верилось! — восседал на спине Чернобоя. Мы прятались за густыми кустами, так что с дороги нас видно не было. Это Перси привел нас сюда и, прежде чем оставить одних, пошептал коню на ухо что-то успокаивающее.

Я похлопывал Чернобоя по шее и страшно нервничал.

— Миленький, не волнуйся и не будь таким, как прежде, — шептал я. — Девочку, которую мы ждем, зовут Пия. Я в нее влюблен. Теперь все только от тебя зависит.

— Хммм, — Чернобой будто откашлялся, чтобы заговорить.

Но сказать он ничего не успел. Потому что в этот момент сквозь просвет в кустах я увидел, как на дорогу вышел Перси. А в следующий миг Пия остановила возле него свой велосипед. На этот раз она была в голубой майке.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил Перси. — Красивая майка.

— Нравится?

— Да. Классный цвет. Помнишь, когда мы встретились здесь в прошлый раз, с нами был Уффе?

— Конечно.

— И ты тогда сказала, что тебе не полюбить его — так же, как ему не проскакать верхом на Чернобое. Помнишь?

— Ну да.

— Так вот смотри!

Перси свистнул — сначала тихонько, а потом погромче. Это был знак для Чернобоя. И конь со мной на спине сразу вышел из кустов на проселочную дорогу. Я крепко держался коленями и сидел не двигаясь, словно деревянный. Пия выпучила глаза и, казалось, вот-вот закричит.

— Не кричи, — попросил я. — А то вдруг он снова взбесится.

— Чернобой, — пробормотала она. — Это правда он? Быть не может!

— Все возможно, — возразил я. — Сама видишь. Значит, и мы можем быть вместе.

Я улыбнулся. И мне показалось, что Чернобой тоже улыбнулся. Но Пия посмотрела на меня серьезно.

— Ну? — спросил Перси.

— Нет, — ответила она. — Мне жаль. Все равно ничего не выйдет.

— Но вот же доказательство! — не вытерпел я.

— Ты ведь почти обещала, — напомнил Перси.

— Да, но я не то имела в виду.

— Значит, нет? — переспросил я.

— Нет, — повторила она.

Я посмотрел на Перси. Что он скажет? Но он ничего не сказал. Просто вскочил в седло передо мной и взял поводья. Всё. Никакой надежды. Я и сам это понимал. Мы молча отправились назад на Эстерманову конюшню. А небо тем временем все больше темнело. Мне хотелось оглянуться и посмотреть еще раз на Пию, но я изо всех сил сдерживал себя. Я понимал — это конец.

И какой прок от того, что нас встретили в поселке как героев? Еще бы — мы смогли приручить самого Чернобоя! Всем хотелось похлопать нас по плечу. «Как же вам удалось укротить его?» — спрашивали нас наперебой. Эстерман на радостях чуть не предложил нам табачку. А дедушка снял шляпу и поклонился. Его гладкая лысина сияла от гордости.

— Да вы просто гениальные балбесы! — сказал он. Это была лучшая похвала на свете.

Но у меня все равно было тяжело на душе: ведь я так и не добился любви той, в которую был влюблен.

К вечеру поднялся ветер — словно из сочувствия. Он со свистом налетал от почерневшего горизонта, набирал побольше воздуху — так, что, казалось, всасывал море в себя, — а потом дул что было мочи. И с шипением гнал на берег гребешки волн.

Я стоял на краю причала, промокший до костей и продрогший на ветру, и, перекрикивая рев моря, орал всякие ругательства — те, которым научился за долгие годы от дедушки. А когда их запас иссяк, крикнул в небо:

— Почему ты все так устроил?

В ответ в вышине что-то заворчало, словно кто-то потревожил там тяжелые камни.

Следующие дни выдались тяжелые и дождливые. Дедушка в основном возился в мастерской, выпрямляя старые ржавые гвозди. Бабушка сидела у окна. Мама топила печку. Брат вместе с учительским сынком собирал пластмассовую модель авианосца. А папа слушал прогнозы погоды.