Королева в ожидании - Виктория Холт

Он прислал невежливый ответ, что сегодня занят, но, если дела позволят, посетит ее завтра.

– У моего сына манеры конюха, – сердито проворчала она. К несчастью, этот конюх правил всеми в Ганновере.

* * *

Недовольный Георг Людвиг неохотно отправился в Герренхаузен, расположенный в двух милях от Ганновера.

«Чего теперь хочет мать?» – гадал он. Мало ему было хлопот из-за глупой выходки сестры, приехавшей умирать в свой старый дом?! Ведь она наверняка знала, что тяжело больна, так почему бы ей было не остаться в Берлине и не умереть прилично? Он терпеть не мог сентиментальных сцен и не собирался участвовать в них.

Впрочем, мать от них тоже не приходила в восторг…

Нет, скорее, она собирается сделать ему какие-то предложения и полагает, что, расчувствовавшись после смерти сестры, он будет сговорчивым. Но если она действительно так думает, то делает большую ошибку, а ведь его мать не из тех, кто ошибается.

Когда Георг Людвиг подъезжал по липовой аллее к дворцу, его невыразительное темное лицо выглядело еще непреклоннее, чем обычно. Ему нравился порядок в парке, потому что он терпеть не мог неаккуратности. Георг Людвиг был умелым правителем и справедливо полагал, что с тех пор, как он стал курфюрстом, престиж Ганновера в других странах вырос. В германских государствах, может, и были более великолепные дворы, чем его, но не имелось ни одного такого процветающего города, как Ганновер. Процветание началось при его отце, а при Георге Людвиге стало еще заметнее. Он был жестоким мужем и развратным любовником, ибо имел трех постоянных любовниц. Он был неласковым сыном и безразличным отцом. И хотя Георг Людвиг понятия не имел, как завоевать расположение окружающих, зато прекрасно умел управлять государством. С тех пор, как власть перешла к Георгу Людвигу, промышленность процветала, сельское хозяйство преуспевало, он становился все богаче, богатело и его государство. Даже мать не могла найти ошибок в его правлении. А как он этого добился? Держал женщин в стороне от дел и доверял только самому себе.

Георг Людвиг был мстительным человеком, его жена убедилась в этом на собственном опыте. Он ненавидел утонченность, и единственным эстетическим удовольствием, доступным ему, была музыка. В результате его оперный театр ничем не уступал Венскому.

Георг Людвиг прошел в то крыло дворца, которое отвел матери, и рывком открыл дверь. Ее фрейлины сидели и болтали. Он не сказал им ни слова, а только нахмурился, и дамы исчезли.

Он не поцеловал матери руку, а лишь слегка кивнул и развалился на стуле у ее постели, так вытянув ноги, что каблуки остались на ковре. Сам же уставился на носки сапог, будто ему было интереснее смотреть на них, чем на мать.

«Как мы умудрились вырастить такого сына? – в очередной раз удивилась София. – Если бы я не родила его сама, то сказала бы, что нам его подкинули. Как мы позволили ему вырасти таким неизящным, необаятельным, невоспитанным? Хотя, конечно, он отличный солдат и, как теперь выяснилось, умеет править государством».

– Очень мило, Георг Людвиг, что ты приехал, – проговорила она с некоторым ехидством. – Очень мило, что ты откликнулся на просьбу матери.

– У меня сегодня нет важных дел.

– Что ж, тогда я должна быть благодарна и за это, – иронически усмехнулась она.

Он недовольно хмыкнул.

– Какое у вас дело?

– Ты не спросил, как я себя чувствую.

– Вам наверняка лучше, разве нет? Вы бы не стали меня звать, если бы были больны. Так зачем я вам понадобился?

– Вероятно, чтобы поговорить с тобой о вежливости.

Георг Людвиг пренебрежительно фыркнул. Так, наверно, фыркают в конюшне. А он ведет себя в присутствии внучки английского короля, словно конюх! Что о нем подумают в Англии, если он когда-нибудь поедет туда? А ведь если он туда поедет, то как… король! Она вспомнила Карла, своего кузена, скитавшегося по континенту до того, как в Англии произошла реставрация монархии. Карл был обаятельным. Вот кто истинный Стюарт! А Георг Людвиг… ну, кто поверит, что этот неуклюжий, мордатый ганноверец имеет отношение к династии Стюартов? Что подумают о нем англичане!

– Нет смысла задавать вопросы, когда знаешь ответ.

– Возможно, ты слишком занят смыслом и забываешь о чуткости.

– Чего?

«Мой сын! – подумала она. – И это мой сын!»

Надо срочно приступать к делу, пока он грубо не оборвал ее и не заявил, что у него полно забот и ему некогда тратить время попусту.

– Я хотела поговорить с тобой о Георге Августе.

Георг Людвиг еще больше насупился: он не любил сына. Его отношения с женой очень быстро пошли вкривь и вкось, да разве могло быть иначе с таким человеком? Хотя любовником он был по-своему верным: не прогонял фавориток, даже когда они теряли внешнюю привлекательность.

– Что ты хочешь сказать о нем?

– Он уже не мальчик.

– Я хорошо знаю его возраст.

– Ему пора жениться.

– Жениться?

– Почему бы и нет. Ему нужна жена. Он должен иметь сыновей.

Георг Людвиг молчал, размышляя о сыне. Он его терпеть не мог. Наверно, потому, что парень напоминал мать. Он был почти красивым, и несмотря на то, что волосы у него были светлые, а у матери – темные, сходство бросалось в глаза.

91Ростом сын не вышел; он уродился в мать – такой же маленький, аккуратненький, стройный. К тому же у парня проявилась какая-то французская манера жестикулировать. Георгу Людвигу нравилось, когда парки устроены на французский манер, но его беспокоило, что сын перенял французские манеры. Совершенно очевидно, что он унаследовал их от матери, ведь она наполовину француженка. Короче, сын постоянно напоминал Георгу Людвигу посаженную в тюрьму жену.

– У вас есть кто-то на примете?

– Да, Каролина Ансбахская.

– Что? Приемная дочь сестры?

– А почему бы и нет? Нам надо действовать быстро, потому что эрцгерцог Карл уже занял боевые позиции.

– Вы имеете в виду, что он сделал ей предложение?

– Да, и сейчас она обдумывает, стоит ли его принимать.

– Дура она, что раздумывает.

– Почему?

– У нее не будет другого такого шанса.

– Откуда ты знаешь? Австрия считает ее подходящей партией, а коли так, то почему она не подойдет Ганноверу?

– Парень еще не готов к браку.

– Ему почти двадцать один.

– Он, похоже, отстает в развитии. Он еще ребенок.

– Георг Людвиг, как ты можешь такое говорить?

– Да он манерничает! Наряжается! Машет руками!

– Право же, он грациознее, чем его отец.