Звездная жатва - Роберт Чарльз Уилсон

— А потом?

— Не знаю. Надо будет принять решение — коллективное решение. Но догадка у меня есть. Думаю, нашей измученной планете нужен ремонт, и очень скоро она его получит.

Сделав по городу круг, они вернулись к воротам Белого дома. День двигался к полудню; заметно потеплело.

Несмотря на опасность, Уильям устал от словесной дуэли с Джоном Тайлером. Он ощущал себя оставленным после уроков школьником, который считает минуты до свободы.

— Ну что, полковник? — Он посмотрел Тайлеру в глаза. — Решили стрелять?

— Выстрелил бы, если бы знал, что это поможет. Если бы чувствовал, что так можно вернуть хотя бы дюйм этой страны. Господи, я убил бы вас не моргнув глазом. — Тайлер сунул руку под куртку и почесался. — Но вы не представляете угрозы. Среди известных предателей вы — один из самых жалких.

Уильям скрыл облегчение. «Пусть я и бессмертен, — подумал он, — расставаться с этим воплощением еще рано».

К тому же как он объяснит свою смерть Элизабет? Она назовет его недотепой, и вполне справедливо.

— Если думаете, что конфликт исчерпан, вы ошибаетесь, — сказал Тайлер. — Есть люди, еще готовые сражаться за страну.

«Зачем сражаться? — подумал Уильям. — Страна ваша! Полковник Тайлер, берите ее!»

Но эти мысли он оставил при себе.

— Надеюсь лишь, — Тайлер отвернулся, — что остальные холощеные кони так же смирны.

Уильям проводил полковника взглядом.

Тайлер был человеком на грани. Оставшийся в меньшинстве одиночка, несущий мрачный груз каких-то старых грехов. Мир, в котором он жил, менялся, выходя за рамки его понимания.

Хуже всего, что этого можно было избежать. Полковник, вы могли сказать «да». И понимаете это, пусть и не признаетесь.

Погрустив о судьбе полковника Тайлера, Уильям сложил и убрал эти мысли, как складывал и убирал в карман свой шелковый галстук.

Встреча с полковником могла быть не последней, но до поры до времени об этом не стоило беспокоиться.

День стоял прекрасный, и до его конца было еще далеко. До ланча оставалось пятнадцать минут. А главное — его, Уильяма, не убили.

Он окинул взглядом лужайку перед Белым домом. Поиски пасхальных яиц, дипломатические фотосессии, вручение премий. Смотрел ли он когда-нибудь по-настоящему на лужайку во время всех этих мероприятий? Садовники прекрасно выполняли свою работу. Трава была ярко-зеленой и еще блестела от росы.

Уильям подумал, что хорошо бы развязать шнурки, стянуть ботинки с носками и пройтись босиком по мягкой зеленой лужайке.

И решил, что настало время сделать это.

По мнению Тома Киндла, сон был именно тем, чем казался: приглашением погрузиться в уютное общественное бессмертие. Киндлу такая перспектива казалась омерзительной, но он не сомневался, что другие сочтут ее манящей.

Поэтому после той необычной ночи Киндл две недели не показывался в городе. Он не знал, каким предстанет Бьюкенен, и сомневался, что хочет это знать.

Поход в город откладывался и откладывался, но стал необходимостью, когда Том не удержался на скользкой горной дороге, скатился на двадцать футов вниз по западному склону горы Бьюкенен и сломал бедро.

Если подумать, непонятно, что он вообще забыл на этой тропе. Никто не заставлял его туда идти. В хижине хватало провианта и книг. В данный момент Киндл продирался через «Историю упадка и разрушения Римской империи» Эдварда Гиббона. Чтиво такое, что можно помереть со скуки, но книга входила в собрание «Классика западной литературы», которое Киндл приобрел вместе с полкой, — не хотелось, чтобы деньги оказались потраченными впустую.

Клаустрофобия тоже была ни при чем. В хижине было весьма просторно. Он купил участок в нескольких милях от Бьюкенена — на старой дороге, которой раньше пользовались лесорубы, — в 1990 году. Сама хижина была каркасной; собирать ее помогали несколько друзей, один из которых был строительным подрядчиком и имел доступ к хорошим инструментам. С тех пор все деньги, не уходившие на ремонт лодки и еду, Том тратил на улучшение своих жилищных условий.

Городской муниципалитет провел сюда водопровод еще во времена земельного бума восьмидесятых, и Тому приходилось платить также и за воду. А вот электричество он получал от бензинового генератора в сарае. Зимы не всегда были снежными, но Киндл все равно утеплил жилище и поставил внутри дровяную печь, чтобы не мерзнуть. В это время года в отоплении еще не было нужды.

Да, это была всего лишь хижина, недостаточно большая, чтобы зваться домом, но вполне комфортабельная, и Том не чувствовал себя отрезанным от внешнего мира. Внезапный позыв погулять по горным тропам был беспричинным. Ему просто захотелось. Очевидно, затея вышла глупой. Трехнедельная засуха прервалась на прошлой неделе; дождь лил без перерыва уже три дня, и тропы стали скользкими. А местами и очень крутыми.

Киндлу не хотелось это признавать, но он был уже далеко не мальчиком. На вопрос «Сколько вам лет?» он обычно отвечал: «Под пятьдесят». На самом деле он не считал годы. Ему это не нравилось. Когда живешь и работаешь один, на кой тебе дни рождения? Кто в здравом уме будет их считать?

Тем не менее в январе ему исполнилось пятьдесят три, и тело понемногу теряло былую проворность. Поэтому, поднимаясь по грязному серпантину, где тропа была разбита поваленной елью, он не успел ухватиться за корень или молодое деревце — ботинки поехали прочь, и мир вдруг перевернулся.

Когда нога переломилась, он потерял сознание.

Очнувшись, он не стал шевелиться. Видимо, сработал инстинкт самосохранения. Он не отваживался двинуться, лишь моргал, глядя на заслоненное хвойными деревьями небо, и пытался найти объяснение затруднительному положению, в которое попал.

Голова кружилась, и Том не стеснялся говорить сам с собой, — впрочем, он никогда этого не стеснялся.

— Ты упал. — Констатация очевидного. — Поскользнулся на тропе, болван.

Он повернул голову и определил траекторию своего падения по сломанным деревцам и взрытой земле. Немалое расстояние. Остановился в овражке; задница в ручье, ноги обвили мшистый пень от старой канадской ели.

Том особо отметил неприятный факт: левое колено было выгнуто под неестественным углом.

— Вот дерьмо! — выругался Киндл. Вид сломанной ноги одновременно напугал его и рассердил. Больше рассердил. Он громко ругался, не стесняясь в выражениях, а когда закончил, даже лес, казалось, затих от смущения. Затем пришлось задаться вопросом: — Ну что, Том Киндл, угробил ты себя, дурачина?

Возможно. До хижины было четверть мили вниз по прямому склону, а по тропе — больше мили. Предположим, ему удастся добраться до дома. Но телефона в хижине нет. Помощь можно найти в Бьюкенене либо у ближайшего соседа, ниже по склону — три мили по гравийной дороге.