120 дней Содома - Маркиз Де Сад

Еще одно пристрастие, еще более грязное, должно былонепрерывно открываться моему взору. У нас в доме была одна из женщин, которыхна языке борделя называют «ходок»; профессия ее состоит в том, чтобы бегатьдень и ночь – искать новую дичь. Это существо в возрасте более сорока лет крометого, что обладала отвратительными манерами, которые никогда не были такими ужсоблазнительными, имела ужасный недостаток – у нее дурно пахло от ног. А именноэто и подходило маркизу де… Он приходит, ему представляют госпожу Луизу (такзвали героиню), он находит ее приятной и, как только оказывается с ней в храменаслаждений, заставляет разуться; Луиза, которой было настоятельнорекомендовано не менять ни чулок, ни туфель в течение месяца, подставляетмаркизу вонючую ногу, которая заставила бы блевать любого другого: именно тосамое грязное и самое отвратительное, что было в ней и воспламеняло сильнеевсего этого человека. Он хватает ее, страстно целует, губы его раздвигают поочереди каждый палец, а язык с самым большим воодушевлением выбирает впромежутке между пальцами чернеющую зловонную грязь, которую откладываетприрода и которую усугубляет недостаточный уход за собой. Он не тольковтягивает это в свой рот, но и глотает се, смакует; сперма, которую онпроливает, тряся себе член при этой операции, становится недвусмысленнымдоказательством крайнего наслаждения, которое он получает.»

«О! Ну вот этого я не понимаю, – сказал Епископ.» –«Значит, мне необходимо растолковать вам это», – сказал Кюрваль. –«Как! Вам это может быть по вкусу? – сказал Епископ.» – «Посмотрите наменя», – сказал Кюрваль. Он встает, все окружают его и видят, как этотневероятный распутник, который соединял в себе все вкусы распутногосладострастия, обхватив отвратительную ногу Фаншон, этой грязной и старойслужанки, которая была описана выше, млея от сладострастия, сосет ее. «А вот японимаю все это, – сказал Дюрсе. – Достаточно быть пресыщенным, чтобыпонять все эти гнусности; пресыщение вдохновляет на разврат, который заставляетисполнить все немедленно. Все устали от простых вещей, воображениераздосадовано, а мизерность наших средств, слабость наших способностей,развращенность духа приводят нас к мерзостям».

«Несомненно, именно такой была история, – сказалаДюкло, продолжая рассказ, – старого командора де Каррьер, одного из лучшихклиентов госпожи Герэн. Ему нужны были только женщины, испорченные либоразвратом, либо природой или рукой правосудия. Одним словом, он принимал лишьодноглазых, слепых, хромых, горбатых, безногих, одноруких, беззубых, сизуродованными частями тела, исхлестанных или клейменых или с явным тавромлюбого другого акта правосудия, и, вместе с тем, самого зрелого возраста.Однажды ему дали (в тот момент, когда я подглядывала) женщину пятидесяти лет –известную и клейменую воровку, которая, к тому же, была одноглазой. Эта двойнаяпорча показалась ему сокровищем. Он закрывается с ней, заставляет раздетьсядонага, исступленно целует на ее плечах явные знаки ее унижения, страстно сосеткаждую борозду этой раны, которую называет почетной. После этого весь его пылобратился на заднее отверстие: он раздвигал ягодицы, нежно целовал изъязвленноеотверстие, которое они скрывали, долго сосал его, а затем, усевшись верхом наспину этой девицы, стал тереться членом о те знаки правосудия, которые были наее теле, расточая похвалы ей за то, что она заслужила этот почет; склонившисьнад ее задом, он принес жертву до конца, еще раз поцеловав алтарь, которомутолько что отдал столь длинные почести, и наконец излил обильное количествоспермы на честные знаки, которые так сильно разгорячили ему голову».

«Черт подери, – сказал Кюрваль, голова которого в тотдень кружилась от похоти. – Посмотрите, посмотрите, друзья мои, на этотподнимающийся член! До какой степени распаляет меня рассказ об этой страсти».Подозвав Ла Дегранж, он сказал: «Иди, иди сюда, грязная деревенщина, ты такпоходишь на ту, которую только что нам изобразили; доставь мне удовольствие,которое она доставила командору». Госпожа Ла Дегранж подходит; Дюрсе, спутникэтих излишеств, помогает Председателю раздеть ее донага. Сначала она создастнекоторые трудности ;ее начинают кое-в-чем подозревать, бранят за то, что онапрячет что-то, за что общество ее еще более оценит. Наконец, показывается ееизрубцованная спина и становится ясно по букве «В» и букве «М», что она дваждыиспытала на себе позорную операцию, последствия которой тем не менее так сильновоспламеняют бесстыдные желания наших распутников. Остальные части этогоистасканного и изъязвленного тела, этот зад, словно из узорной тафты, этосмрадное широкое отверстие, это увечье груди и трех пальцев, эта короткая нога,из-за которой она хромала, этот беззубый рот, – все это распаляет,возбуждает наших двух распутников. Дюрсе сосет ее спереди, Кюрваль – сзади, иэто в то время, как предметы самой исключительной красоты и чрезвычайнойсвежести предстают перед их взором, готовые удовлетворить малейшие желания.Именно то, что природа и преступление опозорили и обезобразили, именно самыегрязные и самые отвратительные предметы доставляют нашим развратникам,пребывающим н экстазе, самые восхитительные наслаждения… И как понять человекапосле всего этого! Оба, казалось, оспаривали между собой этот уже готовый труп,как два дога, обезумевшие от падали, и, предавшись самым грязным эксцессам,выплеснули, наконец, свою сперму; несмотря на опустошенность, которую вызвало уних это наслаждение, они были готовы возобновить распутства и бесстыдства, еслибы время ужина не позвало их заняться другими наслаждениями; Президент,отчаявшийся пролить сперму и в таких случаях оживлявшийся лишь от обильной едыи питья, раздулся как настоящий боров. Он по-желал, чтобы маленький Адонисвозбудил «Струю-В-Небо», и заставил его проглотить сперму; но, оставшисьнедовольным этим последним бесстыдством, которое было исполнено немедленно,встал и сказал, что его воображение навевает ему более приятные вещи. Необъясняя больше ничего, он утащил с собой Фаншон, Адониса и Эркюли, закрылся вбудуаре в недрах дома и появился лишь на оргиях. Все отправились спать, иКюрваль, этот непоследовательный Кюрваль, который в ту ночь делил ложе сбожественной Аделаидой, своей дочерью, и мог провести с ней самую прекрасную ночь,был обнаружен на следующее утро распластанным на отвратительной Фаншон, скоторой он совершал новые ужасы на протяжении веси ночи, н то время, как Адониси Аделаида, лишенные его ложа, оказались – один в маленькой далеко стоящейкровати а другая – на тюфяке на полу.

Шестой день

Настал черед святого отца предоставить себя мастурбациям.Если бы ученицы Дюкло были мужчинами, то святой отец явно бы не удержался. Номаленькая щель внизу живота была непростительным недостатком в его глазах; дажекогда маленькие грации окружали его, стоило показаться этой проклятой щели,чтобы совсем успокоить его. Таким образом, он выдержал все уроки героически; ядаже думаю, что он совершенно не возбудился. Было нетрудно заметить, что всестрастно желали обвинить всех восьмерых девочек, чтобы обеспечить развлеченияна следующий дет. (а это была та самая мрачная суббота наказаний!): подвергнутьнаказанию всех восьмерых. Шестеро уже были приговорены; нежная и прекраснаяЗельмир стала седьмой, но, по правде говоря, разве она этого заслужила? Или женаслаждение от предполагавшегося наказания не имело ничего общего с подлиннойсправедливостью? Оставим этот случай на совести мудрого Дюрсе и будемдовольствоваться рассказом. Еще одна очень красивая дама пополнила список юных«преступниц»: это была нежная Аделаида. Ее супруг Дюрсе хотел, как он говорил,подать пример, прощая ей меньше, чем другим, и именно с ним она только чтосовершила оплошность. Он повел ее в определенное место; услуги, которые онадолжна была ему оказать после некоторых действий, были совершеннонечистоплотными. Она была не так развращена, как Кюрваль, хотя была егодочерью. Аделаида либо противилась, либо плохо вела себя; возможно, это былоподдразнивание со стороны Дюрсе: ее вписывали в книгу наказаний к великомуудовольствию собрания. Визит к мальчикам ничего не дал, и все перешли к тайнымнаслаждениям часовни, наслаждениям таким острым и таким необычным, что в нихотказывали даже тем, кто просил позволения поучаствовать. В то утро там былилишь Констанс, два второсортных мужлана и Мишетта. За обедом Зефир, которым скаждым днем все были более довольны, и прелести которого становились всевосхитительней, а добровольное распутство все разнузданней, так вот, Зефироскорбил Констанс, которая, хотя больше и не прислуживала за столом, но тем неменее постоянно по являлась за обедом. Он обозвал ее «делопроизводительницей» инесколько раз хлопнул по животу, чтобы научить, как он сказал, нести яйца сосвоим любовником; потом он поцеловал Герцога, погладил его, потряс ему немногочлен и смог так хорошо разгорячить ему голову, что Бланжи поклялся: впослеобеденное время он зальет его спермой. Мальчуган раззадоривал его, бросалему вызов. Поскольку он должен был подавать кофе, во время десерта он появилсяобнаженным. В тот момент, когда он покинул стол, Герцог, очень оживленный,предпринял несколько шалостей; он пососал ему рот и член, посадил его на стулперед собой так, чтобы его зад был на уровне рта, и в таком положении щекоталему заднее отверстие с четверть часа. В конце концов, его член напрягся, задраввысокомерную головку, и Герцог увидел, что почести требовали, наконец, фимиама.Однако, почти все было запрещено, исключая то, что делалось накануне. ТогдаГерцог решил последовать примеру своих собратьев. Он сгибает Зефира на канапе,просовывает ему свое орудие между ляжек; здесь с ним происходит то же самое,что произошло с Кюрвалем: орудие высовывалось с другой стороны на шесть дюймов.«Сделай так, как сделал я, – говорил ему Кюрваль, – потряси мальчишкуна своем члене, ороси свою головку его спермой». Но Герцог нашел более занятнымиспользовать сразу двоих. Он просит своего брата приладить ему туда Огюстин; ееприлепляют ягодицами к ляжкам Зефира, и Герцог, приобретая, так сказать,одновременно девочку и мальчика, чтобы еще больше распалить свою похоть, бьетчленом Зефира о прелестные круглые и белые ягодицы Огюстин и заливает ихмолодой детской спермой, которая, как это можно хорошо себе вообразить, отвозбуждения из-за такой прелестной вещи, истекает обильно и без промедления.Кюрваль, которому явно по душе этот случай, видя прикрытый зад Герцога, зияющийна благо члена, как и все жопы грубых распутников в минуты, когда напрягаетсясобственный член, – подошел, чтобы вернуть ему то, что сам получилтретьего дня, и дорогой Герцог, не успев как следует ощутить сладострастныетолчки этой интромиссии, как его сперма, вырвавшаяся почти одновременно соспермой Зефира, залила с пила края храма, колонны которого орошал Зефир. НоКюрваль, ничуть не кончив и вытащив из зада Герцога свое гордое и нервноеорудие, уже угрожал Епископу, который также тер свой член промеж ляжек Житона,уготовив ему участь, которую только что на себе испытал Герцог. Епископпринимает его вызов, и завязывается бой; Епископ оседлан сзади и вот-вотпрольет в упоении между ляжек мальчика, которого он ласкает, распутную сперму,вызванную сладострастием. Однако Дюрсе, добровольный зритель, имея подле себялишь Эбе и дуэнью, хотя и был мертвецки пьян, не терял времени и тихопредавался развратным действиям, которые мы пока что должны держать в тайне.Наконец, наступил покой, все заснули, а когда в шесть часов наши актеры былиразбужены, они отправились предаваться новым наслаждениям, которые готовила дляних госпожа Дюкло. В тот вечер все катрены сменили пол: все девочки былинаряжены матросами, а мальчики – гризетками. Это было восхитительное зрелище;ничто не может так распалить похоть, как этот маленький сладострастный обмен:люди любят находить в маленьком мальчике то, что делает его похожим на девочку,а девочка кажется гораздо более интересной, когда заимствует, чтобыпонравиться, тот пол, который хотят, чтобы она имела. В тот день у каждого надиване была его жена; все хвалили друг друга за такой религиозный порядок, икогда приготовились слушать, Дюкло продолжила свои развратные истории: