Так умирают короли - Владимир Гриньков

Мы сели в фургон. Самсонов на прощание помахал нам. Куртка у него распахнулась, и я увидел засунутый за пояс пистолет.

– Надеюсь, вы не будете стрелять без предупреждения? – то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался я.

Самсонов только улыбнулся. Улыбка у него была нехорошая. Злая какая-то.

На дорогу уже выползла разбойница-ночь. От подступающей вплотную к машине темноты было неуютно и тревожно.

– Он наорал на меня, – неожиданно то ли пожаловалась мне, то ли объяснила Светлана.

– Не сердись на него.

– Наорал, – повторила она. – Думала, по щекам меня отхлестает.

Светлана вела наш фургон, вцепившись в руль с обреченной решимостью. Огоньки приборной доски бросали в ее лицо неживые зеленоватые отблески.

– Он имеет право выбора поступков, – примирительно сказал я.

– Послушай, почему ты его защищаешь? – сердито спросила Светлана. – У тебя с ним какие-то особенные отношения?

– Я его уважаю.

Светлана отвлеклась от дороги и посмотрела на меня.

– Уважаю, – упрямо повторил я. – Я впервые в своей жизни встретил столь талантливого человека. Раньше только о таких слышал – встречать не доводилось.

Некоторое время мы ехали в полной тишине, только за нашими спинами, за перегородкой, было слышно, как всхрапывает Кожемякин.

– Он талантливый, – констатировала Светлана. – Но очень недобрый.

– Но почему же? – попытался протестовать я.

Теперь уже Светлана проявила упрямство.

– Недобрый, – повторила и вздохнула. – Алекперов по-своему прав. У Сергея получаются очень злые передачи. Скоро мы подрастеряем зрителей. Не всех, конечно, такого никогда не случится, останется какое-то количество фанатов. Но из рейтинговых передач мы выпадем.

– А если Самсонов будет снимать что-нибудь более веселое? Ну хотя бы как этот сюжет с «роллс-ройсом» в конце?

Светлана покачала головой:

– Этого не будет. Я вообще не знаю, почему он на концовку с «ройсом» согласился. Это на него совсем не похоже. – Она невесело улыбнулась. – Под твое влияние, наверное, попал. – И снова ее улыбка погасла. – Он не будет показывать людей лучше, чем они есть на самом деле. Он наблюдатель. С ясным умом и холодным сердцем. Ему интересны люди, но только как объект исследования. Подстроит ситуацию и наблюдает, что из этого выйдет. Наверное, биолог так рассматривает червя. Ткнет его иглой, червь начинает извиваться, а биолог наблюдает. Ему интересно.

– Но ведь всем интересно, – осторожно подсказал я. – Передачу-то смотрят.

– Смотрят потому, что показывают нечто не совсем пристойное, то, что никто не осмеливается, а Самсонов показывает. Это как демонстрация полового акта. Все знают, что это существует, и знают, как это происходит, но тем не менее старательно избегают публичности. Потому что это нравственный аспект, ты меня понимаешь?

– Это разные вещи.

– В каком-то смысле – да. Но их роднит то, что и в первом, и во втором случае люди предпочитают избегать огласки. Ведь нелепые ситуации, в которые попадают наши герои, очень неприятны. И неудивительно, что люди хотят, чтобы их неприятности были известны как можно меньшему числу окружающих. А Самсонов выставляет их на всеобщее обозрение. Точнее, на осмеяние.

– Ну и что, – буркнул я.

Светлана подумала и ответила после паузы:

– Ничего. Я только хотела сказать, что все это выглядит недобро. Мы все для него подопытные кролики. Хотя каждый из нас ему по-своему интересен. Я иногда ловлю его взгляд – такой вроде бы скользящий, скучающий, но вижу в нем затаенный интерес.

Я готов был с ней согласиться. Потому что сам замечал нечто подобное, но не мог четко сформулировать эту мысль. Светлана все привела в порядок, расставив по своим местам.

– Он наблюдает за нашим поведением так, словно мы – герои одной большой передачи. А он в этой передаче режиссер.

– Жизнь нельзя срежиссировать, – буркнул я.

– Можно. Просто не каждому дано. Вот Самсонов умеет. Ты правильно сказал – он талантлив. Очень. Он умеет провоцировать наших героев так, что люди раскрываются со всеми их недостатками.

– А смысл?

– Не знаю, – пожала плечами Светлана. – Мне кажется, что это своего рода болезнь, лекарства от которой нет.

Впереди показались огни Москвы.

– Ты боишься за него? – спросил я.

– Да, – после долгой паузы ответила Светлана.

Для меня это было откровением. Может, она действительно влюблена в Самсонова? Подчиненная и шеф, безответная любовь. Такое бывает, я слышал.

– Все замыкается на деньгах, как мне кажется, – сказал я. – Эти умопомрачительные суммы, бесконтрольно переходящие из рук в руки, – вот на чем можно быстро погореть.

Светлана слушала меня с сосредоточенно-напряженным выражением Лица.

– Сегодня в музее я увидел рекламу банка. Наверное, это и есть та самая «скрытая реклама», о которой мы говорили?

Светлана утвердительно кивнула:

– Да. Я сама видела, как к Самсонову приезжали люди из банка.

– Привозили деньги?

– Ну, наверное. Это всегда происходит без свидетелей, ты же понимаешь. Заплатили, и сегодня Загорский так поставил свою камеру, что в рамке все время была эта чертова реклама.

– Он жадный?

– Кто? Самсонов? Нет.

Светлана ответила очень уверенно, даже не задумываясь.

– Нет? – удивился я. – А по-моему, он деньги любит.

– Любовь разная бывает. Для него деньги не самоцель, он их в сундук не складывает. Они нужны ему для того, чтобы иметь возможность ставить свои роскошные спектакли. Например, свадебный банкет, который он оплатил, – это ведь тоже продолжение съемочного дня. Только без видеокамер. И постановщик, и единственный зритель – это Самсонов. Самсонов не живет, он играет. Жизнь для него – один большой спектакль. Он оглянется, выдернет из толпы кого-нибудь и показывает всем – смотрите каков, и взгляд у него при этом такой недобрый-недобрый.

Я вспомнил Маринину свадьбу. И Самсонова в тот вечер. И его взгляд. Изучающий, холодный, чуточку насмешливый. Да, все правда. Он срежиссировал все, что там произошло. Конечно, он не мог заставить меня найти в кладовой Марину и обласкать ее, пока молодой муж в растерянности метался по банкетному залу. Но без Самсонова этого и не случилось бы. А чтобы уж совсем наверняка получилось по его, он в конце вечера подбросил мне телефон Марины.

Поняв это, я несколько растерялся. Но потом подумал, что ничего серьезного там не было; я даже благодарен Самсонову, потому что против знакомства с Мариной ничего не имел.