Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

Штральзунде? — спросил Адлеркрейц, обратившись к сыну.

— Я, право, не знаю, — чистосердечно ответил Фредрик с виноватым видом. — К отъезду все готово, но его переносят со дня на день из-за разных неотложных дел…

Граф откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза рукой.

— Из-за неотложных дел, — повторил он бесцветным голосом. — Вчера мне вручили официальную ноту: Гамбург подвергается угрозе, наш отказ послать туда войска будет означать несоблюдение союзного договора. Кронпринц же запретил мне вступать в сражение без уверенности в успехе и без тройного численного перевеса. Его инструкции совершенно точны и не позволяют мне… Я всего лишь начальник штаба! Граф фон Гольц здесь уже третий день и начинает терять терпение, барон фон Бюлов… Не хватало еще поссориться с Пруссией и Мекленбургом!..

— Граф фон Гольц? Министр иностранных дел? — переспросил Фредрик. — Мне как раз поручено его высочеством предложить через него прусскому королю создать коалицию с нами, Англией и Австрией… против России.

Все вытаращились на него. Генерал Сюрмен встал с кресла и несколько раз прошелся по кабинету. Его все еще красивое лицо исказилось судорогой.

Сколько же будет продолжаться это мучение! Европа нуждается в мире. В мире! Все страны истощены, люди устали, деньги кончились, лошадей не найти, и все же последние ресурсы тратятся на нужды армии, чтобы, наконец, покончить с войной. Сжать пальцы в кулак, нанести последний удар — и покончить! Вот только каждый палец, вплоть до мизинца, считает себя если не большим, то указательным!.. Добро бы это было так, но нет ведь! А время идет, положение меняется… Бонапарта можно обвинять во всех грехах, однако надо отдать ему должное: он знает, чего хочет, и умеет добиваться своей цели. Если ему подвернется благоприятная возможность, он схватит ее не раздумывая, а Бернадот будет только стоять над ней в нерешительности, пока не упустит. Зачем он медлит сейчас? Германия бурлит, отовсюду слышны выражения ненависти к французам, важно направить ее в один ревущий поток, не дав рассыпаться на тысячу ручейков, которые Бонапарт разъединит и заставит иссякнуть, как уже делал не раз. Насилие порождает насилие, злоба убивает в людях все человеческое; пока христианские чувства еще теплятся где-то в самой глубине сердец, надлежит разорвать этот порочный круг. Прикрываясь интересами Швеции, Бернадот сейчас думает только о себе, о своих будущих лаврах завоевателя Норвегии. К черту Норвегию! Главное сейчас — остановить Бонапарта, четко обозначить границы, до которых может простираться его честолюбие, заставить вернуться в берега. Иначе… Иначе эти границы будут попраны, но с другой стороны. Народы, столь долго влачившие ярмо порабощения, утратят понятие о справедливости, сведя его к мстительности, поставив себе целью унизить и растоптать страну, и без того уже пострадавшую от беспримерной гордыни человека, который отождествил себя с ней. Сколько бы Сюрмен ни твердил себе, что он прежде всего сын человеческий и должен содействовать счастию народов, он был и остался французом, патриотом. Он провел свое детство среди холмов Бургундии, любуясь разноцветными черепицами Дижона и слушая перезвон сотен его колоколов, дышал воздухом, напоенным солнцем и грозами, ходил по земле, носившей на себе кельтов и римлян, вандалов и франков, арабов и норманнов, политой кровью и возделанной трудолюбивыми руками, пил дар виноградных лоз, известный на весь свет, впитал в себя язык философов и поэтов, покоривший весь мир, — вот эту Францию он хранит в своем сердце, за нее он отдаст свою жизнь, и ради нее он пожертвует любой идеей, если эта идея способна погубить его родину!.. Он уехал в Швецию, не желая увеличивать потоки крови из ран, нанесенных Франции Революцией. И не вернулся потом, чтобы не участвовать в «торжестве» своей страны — торжестве насилия под маской освобождения. Не вернется он и сейчас, если для этого ему придется остаться начальником шведской артиллерии. Его пушки не станут обстреливать Бургундию. С войной надо покончить здесь и сейчас.

— Боюсь, что не смогу выполнить приказание его высочества скорейшим образом, — снова раздался сип Левенгельма. — Я просто-напросто не знаю, где сейчас находится русская главная квартира. Говорят, что второго мая под Лютценом было крупное сражение, которое будто бы окончилось победой союзников…

— Я слышал от молодого Сухтелена, что русская и прусская армии заняли позиции у Дрездена, а это в десяти милях[25] позади их прежних позиций, — тотчас откликнулся Сюрмен. — Не похоже на победу.

— Если французы займут Гамбург, — вскинул на него глаза Адлеркрейц-старший, — наши войска останутся без денег! Английские векселя учитывают только в Гамбурге. А если они от Магдебурга и Виттенберга пойдут на Берлин, мы вообще окажемся заперты в тупике. Кабы Штеттин был в руках у пруссаков, мы могли бы опереться на него, но у нас только один несчастный Штральзунд! И до русских — не меньше тридцати миль!

— Вся кавалерия еще в Швеции, — подхватил генерал, — половина артиллерии в море, а на суше для нее не найдется лошадей.

— Мне говорили… хотя это могут быть только слухи… что датчане предлагают сами занять Гамбург и Любек, — вставил Левенгельм.

Снова наступило молчание. Если Дания примкнет к коалиции против Бонапарта, это изменит все. Бонапарт так рассчитывал на нее! Император Александр не преминет ухватиться за эту возможность, особенно если Наполеон вновь начал одерживать победы. Но если Россия протянет руку Дании, это значит, что о планах Швеции на Норвегию придется забыть. Сюрмена озарило: так вот почему Бернадот все не едет! Он всячески подталкивает Данию к явному союзу с Францией, чтобы объявить ее общим врагом! Черт бы его побрал! Время дорого, мы рискуем потерпеть поражение без боя! Чем больше немцы рассчитывают на шведского кронпринца, тем сильнее они его возненавидят в случае неудачи!

— Так как же… мне быть? — робко спросил Адлеркрейц-младший.

Сюрмен воздел глаза к потолку. Дьявол! Коалиция против России? Сейчас? Нелепость! Это всего лишь жупел, который опытный дипломат сможет показать вовремя и к месту. Поручить такую миссию двадцатилетнему юнцу! О чем Бернадот только думал?

— Я полагаю, что вам и господину барону надлежит выехать в Берлин… и ждать там меня, — непререкаемым тоном сказал Левенгельм. — И ради Бога, ничего не предпринимайте до моего приезда.

***

Все окна были освещены, несколько сотен масляных плошек на фасаде Ратуши подсвечивали приветственный транспарант — в Штральзунде встречали Карла Юхана, который наконец-то приехал. Просто счастье, что Левенгельм не успел отплыть в Карлскруну третьего дня: переменившийся ветер помешал этому, зато пригнал на Рюген фрегат с румяным Бернадотом и пожелтевшим стариком Сухтеленом, которого император Александр послал присматривать за северным союзником. Граф Адлеркрейц неожиданно для себя оказался