У тебя есть я - Мария Воронова

Коллеги, однокурсники и даже пара одноклассников, которых следователь разыскала через одноименную социальную сеть, все с небольшими вариациями рассказывали историю о симбиозе таланта и посредственности.

Звезда класса Костя Рогачев почему-то взял под крыло новичка Давида Дымшица, серого, тихого, да к тому же еще дремучего провинциала, и покровительство довольно быстро переросло в крепкую дружбу. После школы Рогачев без всякого блата поступил на филфак, а Давида не спас даже дед академик. Такой результат удивил всех, но в хорошем смысле – значит, есть еще на земле крупицы справедливости!

В университете Костя сразу заявил о себе как о талантливом и активном студенте: он не только не прогуливал лекции, но посещал научное общество, писал статьи и не брезговал выполнять на кафедре обязанности лаборанта, если его об этом просили.

Дымшиц, после армии все-таки севший на студенческую скамью, оказался совсем другого рода – скромный середнячок, знающий материал «от сих до сих», словом, без искры божьей. Спасала его только возобновившаяся школьная дружба с Костей. Тот помогал товарищу как мог.

Рогачев поступил в аспирантуру благодаря своему таланту и трудолюбию, а Дымшиц – по блату, но так или иначе оба ее окончили и в положенный срок предъявили готовые работы. Костя яркую и новаторскую, а Давид – серенькое ни о чем, зато оформленное по всем правилам ВАК.

Обоих молодых людей оставили работать на кафедре. Костя, теперь уже Константин Иванович, трудился как проклятый и был очень хорош во всех сферах: выдавал научную продукцию отменного качества, с блеском проводил лекции и семинары, а кроме того, писал научно-популярные статьи, что не входило в его прямые обязанности, но являлось приятным бонусом, обозначая, что кафедра не затаилась в академической тиши, а ведет активную просветительскую работу среди населения.

Другое дело Давид Ильич. Несмотря на скромную внешность и интеллигентное поведение, он оказался лютым «раздолбаем и пофигистом». Вечно то опаздывал, то уходил пораньше, а порой вообще прогуливал работу. На кафедре существовала незыблемая традиция – не брать больничных, если ты не «не в шутку занемог», а так, прихворнул. Сотрудники просто отзванивались, что не придут один-два дня, и всё. Люди все подобрались сознательные и ответственные, не злоупотребляли этой опцией, например, в эпидемию гриппа оставались дома, только когда совсем уж не могли передвигаться, и, если предстояла важная лекция, тоже приползали на работу в любом состоянии. Все, кроме Давида Ильича. Тот не стеснялся, а взять его за жабры, не порушив удобную для всех традицию, казалось проблематичным. Сегодня с Дымшица потребуют бюллетень, а завтра он погонит волну, что профессор Николаева осталась дома. Какая разница, что ей восемьдесят пять лет и у нее давление! Закон один для всех!

И авторитет деда был еще силен, поэтому Давида Ильича терпели, и вялость в научной работе тоже ему прощали. В конце концов, академик Дымшиц написал столько трудов, что хватит и на внуков, и на правнуков, и еще останется.

Константин как мог прикрывал и выручал старого друга: включал его соавтором в свои работы, подменял на семинарах и вообще всячески поддерживал, будто не понимал, что, когда придет время нового заведующего, выбирать будут из них двоих и, оставаясь верным старой дружбе, он уменьшает свои шансы занять кресло руководителя.

Такое поведение казалось тем более удивительным, что в этой дружбе была замешана любовная история. Дымшиц женился на девушке, в которую Рогачев был много лет безответно влюблен. Обычно после такого хорошие отношения сходят на нет, но Константин повел себя прямо как Сирано де Бержерак, вдыхал жизнь в бесплодную деятельность Давида, лишь бы только любимая женщина была счастлива.

Редкое по нынешним временам благородство, но, как бы там ни было, Рогачев действительно сильно любил Оксану и, может, надеялся, что она уйдет от мужа, потому что долго еще не женился, пока наконец не связал свою жизнь с родственницей Давида, дочкой академика Дымшица, блеклой серой мышью, тоже сотрудницей кафедры, но такой редкостной тупицей, что ее не повысили даже до ассистента. К тому времени академик давно умер и, хоть оставался крупнейшей фигурой литературоведения, в практическом плане ничем помочь не мог, так что Константин вступил в брак явно не из корыстных побуждений.

Довольно долго сотрудники пребывали в убеждении, что следующим завкафедрой станет Рогачев, как вдруг совершенно неожиданно вперед вырвался аутсайдер Дымшиц.

Словно по волшебству в нем появились бешеное трудолюбие и активная жизненная позиция, он как подорванный принялся выпускать статьи и методички и, главное, перестал пренебрегать кафедральной рутиной. А меньше чем через два года представил готовую докторскую, такую же серую и безупречно оформленную, как и кандидатская, и защитился без всяких проблем.

А вот Рогачев хотел гордиться своей работой, за что и поплатился. Когда умер прежний заведующий и понадобился новый, Константин Иванович, будучи безусловным лидером, формально оставался кандидатом наук, поэтому должность занял остепененный Дымшиц.

Дружба дружбой, а посредственность беспощадна к таланту. То ли Давид Ильич не понимал новаторских идей Константина Ивановича, то ли просто не хотел второго петуха в своем курятнике, то ли еще что, но он, став научным консультантом Рогачева, все никак не хотел выпускать его на защиту, и, похоже, бедняга от тупых придирок выдохся, потерял к работе интерес и сосредоточился на просветительской деятельности: писал научно-популярные книги, публиковал статьи и рецензии и стал весьма востребованным человеком.

Об «ученом малом, но педанте» профессоре Дымшице знали только сотрудники, а неостепененного Константина Рогачева любила вся страна.

Несмотря ни на что, школьная дружба, подкрепленная родственными связями, продолжалась.

Дымшиц с Рогачевым вместе ходили обедать, помогали друг другу проверять курсовики, а пару раз Константин Иванович даже пригласил старого друга для участия в телепередаче, посвященной упадку культуры, но бедный профессор оказался слишком робким, чтобы вклиниться в жаркую дискуссию, никак себя не проявил, культуру не реанимировал и звездой экрана не стал.

Семейная жизнь у обеих пар протекала гладко. Обе супруги не работали и вели замкнутую жизнь, но мужья у них всегда выглядели ухоженными, сытыми и довольными. Дымшиц, будучи мужчиной неказистым, чтобы не сказать плюгавым, не пользовался успехом у женщин и, женатый на редкой красавице, сам за девушками тоже не гонялся.

А Константину Ивановичу хранить целомудрие было значительно сложнее. Все женщины, начиная с первокурсниц и заканчивая профессором Николаевой, были влюблены в него, но Рогачев не поддавался ни на какие чары, а спешил домой к своей страшненькой супруге.

Он очень ценил верность во всем, в любви, в дружбе, в профессии.

* * *

По дороге домой Зиганшин обдумывал свою беседу с Ямпольской. Столько информации тетка собрала, и все зря – на преступление это свет никак не проливает.

Чем благороднее человек, тем проще на нем паразитировать, поэтому симбиоз Дымшица и Рогачева не сказать чтобы из ряда вон выходящее явление. Немножко удивляет, что Константин стерпел откровенное хамство старого друга, когда тот зажал его докторскую, но мало ли какие соображения им руководили. Может, пожалел свою супругу, у которой Давид остался единственным родственником, и не стал обострять, или согласился с замечаниями своего научного консультанта. Талант всегда сомневается в себе.