Под опасным солнцем - Мишель Бюсси

Я должна…

Лес расступился передо мной в тот самый миг, когда я прикоснулась к жемчужине.

Из хижины мэра я выхожу последней, но до пансиона добираюсь первой. У меня нет ни малейшего желания похоронным шагом тащиться вместе с другими, пусть даже Янн и посоветовал нам идти гуськом. В крайнем случае — попарно, как школьники на прогулке. Эй, капитан, нас пять человек, это нечетное число! Жандармов что, считать не учат?

На несколько сотен метров опередив группу, поднимаюсь на террасу, где в тени бугенвиллей устроилась Танаэ. Она усадила По и Моану делать ожерелья из ракушек и зерен — пригодятся, когда надо будет встречать новых гостей в аэропорту Жака Бреля. Большая часть туристов проводит здесь всего несколько ночей, так что в месяц, получается, надо дарить до сотни ожерелий.

Мне тут же бросается в глаза, что не все на месте.

Моей подружки нет!

Перепугавшись, хватаю Танаэ за плечи:

— Где Майма?

Мое ожерелье из красных зерен, шурша, мотается по хлопковой рубашке. Танаэ от меня такого не ждала. Платье слегка соскальзывает, и она поспешно натягивает его на плечи, как будто ее лопатки боятся солнца. Я не обращаю на это внимания, я думаю только о Майме, я знаю, до какой степени она может быть непокорной, еще хуже меня.

Испуганный взгляд Танаэ только усиливает мое беспокойство. Ей тоже неизвестно, где девочка. Она дрожащим голосом извиняется. Как можно было ее удержать? Нельзя же накинуть ей на шею веревку, как Мири, Фетиа и Авае Нуи, трем лошадкам. Ей велишь сидеть дома, а она сбежит через окно.

— Ты… ты ее отпус…

Я не успеваю договорить, Танаэ не успевает разрыдаться, По и Моана замирают с иглой и провисшим ожерельем из зерен в руках. Кто-то, задыхаясь, кричит в саду:

— Клем!

Это голос Маймы! Я вздыхаю с облегчением. Похоже, моей маленькой беглянке есть что рассказать своей любимой наперснице. Я оборачиваюсь в тот момент, когда Майма влетает на террасу. Она останавливается и тревожно смотрит на Танаэ и на меня. Пытаюсь ее успокоить:

— Янн и твоя мама сейчас придут, дорогая моя, я здесь, что происходит?

Не знаю, где была Майма, но не мне ее воспитывать. Это сделает Янн, если захочет. Или Мари-Амбр, если вспомнит, что у нее есть дочь. Немного отдышавшись, девочка залпом рассказывает все. Про то, как она навестила Мартину в погребе под фаре, про человека, которого она прозвала Чарли Чаплин и который сбежал с черной жемчужиной, а потом повесил ее на шею тики, про жеребенка, который появился из леса и поскакал к своей матери в ту самую секунду, когда она забирала украшение…

— Это точно она, — с гордостью заявляет Майма, закончив рассказ, — это жемчужина Титины. — И кладет ее на ладонь Танаэ:

— Вот, вернешь ей.

Танаэ вешает жемчужину на тот же гвоздь, на котором держится портрет Жака и Мэддли.

— Ты его знаешь, этого Чарли? — прибавляет Майма, обращаясь к хозяйке пансиона. — Он вел себя как дома. Что он здесь делал?

Майма быстро описывает островитянина — с его тростью, усами, как у старого кота, бараньими кудрями и походкой пингвина. По и Моана, улыбнувшись, снова принимаются нанизывать ракушки. Танаэ пытается связать концы ожерелья.

— Его звать Пито, — рассеянно отвечает она. — Не Чарли. Он садовник, ухаживает за деревьями и цветами в пансионе. Это он помог мне отнести Мартину в подвал.

Майма взрывается. Вижу, что у нее руки так и чешутся сбросить со стола коробочки, чтобы разноцветные ракушки посыпались дождем.

— А пока он нес тело Титины, сообразил, что висюлька стоит целое состояние, и потом вернулся в запретное место, чтобы ее украсть. Понимаешь, Танаэ?

Я внимательно слежу за вспышкой Маймы и за реакцией Танаэ. Меня с самого начала занимает эта история с черной жемчужиной — почти так же, как вытатуированный Эната или исчезновение Пьер-Ива.

Танаэ слишком резко дергает леску, соединяя ожерелье, оборванные концы остаются у нее в руках, ракушки слетают с прозрачной нити роем внезапно оживших пришпиленных насекомых.

— Майма, занимайся своими делами!

Ответ не допускает дальнейших обсуждений. Танаэ хватает метлу, ту самую, которой она обычно гоняет Гастона, Оскара и других петухов. Я мысленно ставлю на то, что Майма на этом не успокоится… но конец разговору кладет мужской голос.

Входит Янн, за ним все остальные. Мари-Амбр, едва взглянув на дочь, устремляется к кухонному холодильнику за пивом. Танаэ, продолжая подметать, искоса посматривает на Майму.

Я понимаю.

Молчаливая сделка.

Ты мне — я тебе.

Танаэ ничего не скажет о том, что Майма прогулялась к тики, девочку не накажут, а она позабудет об этой истории с украшением. Впрочем, никто и не замечает жемчужину, так и висящую над портретом, только Жак и Мэддли косятся на нее из рамки.

Янн смотрит на меня с упреком. Понимаю, он велел держаться вместе, я должна была их подождать. Придется тебе с этим смириться, капитан, я такая же упрямая, как твоя шестнадцатилетняя помощница, если не больше.

Янн продолжает уверенно раздавать указания: следственная бригада с Таити скоро прибудет, до тех пор никто не покидает пансион, а он вернется в бунгало Мартины и тщательно осмотрит место преступления.

И пока все разбредаются, не теряя друг дружку из виду, я мчусь к своему бунгало. Заскочу на секунду, только рюкзак прихватить.

Я в жизни не подчинялась распоряжениям жандармов!

Запираю дверь на ключ.

Я не могу сидеть сложа руки и описывать пятьдесят оттенков неба для своей океанской бутылки, мне необходимо узнать, понять, выяснить правду, закрыть это расследование, чтобы написать свой детективный роман. Хороший писатель должен как можно раньше понять, чем все закончится.

Смотрю вперед, на бухту Предателей и на Атуону. Следующая глава будет написана там.

Я сидела в конце стола и дулась на всех.

Нечего со мной обращаться как с ребенком! Мало мне было мамы — теперь и Янн отстранил меня от расследования, и даже Клем решила строить из себя Эркюля Пуаро и действовать в одиночку, вот только что одна рванула к своему бунгало.

Я нанизывала семена чёточника, лакричной лианы, красные шарики, из которых делают ожерелья, браслеты и прочие цацки, неотличимые одна от другой. Ненавижу это занятие! Вот По и Моану, сидевших рядом, хоть обе и постарше меня, оно, похоже, увлекало.

А я чувствовала себя как в тюрьме. Наверное, узников заставляют заниматься такими дурацкими делами — нанизывать бусины, сортировать гайки, раскрашивать пуговицы. Вот потому этот прекрасный остров — тюрьма, при всей моей к нему любви. В конце концов ты превращаешься в заключенного, выполняешь арестантскую работу, повторяешь все те же движения, и еда всегда одна и та же, и прогулки. Маркизы нравятся тем, кто заглядывает сюда ненадолго, а чтобы их полюбить, надо, чтобы тебе пришлось остаться здесь навсегда…