Снежная роза - Валерия Вербинина

– Я?! Уверяю тебя…

– Ну да, ну да, не отпирайся. Предупреждаю тебя сразу: на многое не рассчитывай, эти манекенщицы – редкие сучки. Сколько их у меня было… – Морис усмехнулся. – Ладно, попробуем прямо сейчас зазвать эту Натали в ресторан. Я с Симоной, тебе нужна компания, и вообще у тебя скоро день рождения.

– Морис, у меня день рожденья в августе.

– В августе, в декабре – какая разница? Ну, хорошо, у моей жены день рождения… Черт! Это не покатит. Тогда так: ужин в ресторане в честь того, что твой папаша купил очередную каучуковую плантацию на краю света. Он же постоянно их покупает? Вообще не слишком занудствуй, но дай понять, что у тебя есть деньги. Если хочешь завоевать женщину, это нелишне.

– Морис, когда ты так говоришь… – начал утомленный Арман.

– То кажусь столпом мудрости. Я знаю, – ответил де Фермон с широкой улыбкой.

– Не всем женщинам нужны деньги.

– Она тебе и двух слов не сказала, а ты уже знаешь, что ей нужно? Я уж молчу о том, что деньги нужны всем. Даже мне.

Арман открыл было рот, но понял, что в словесном поединке над Морисом верх все равно не одержит, и смирился.

– Особенно мне, – увлеченно продолжал Морис развивать тему денег, – потому что, видишь ли, я человек семейный, дети, опять же… Раймонда.

– И Симона, – не удержался Арман.

– И Симона, – не стал отпираться его друг. – И всем нам было бы очень хорошо, но, как тебе известно, мой тесть – нормандец. Я совершенно точно знаю, что он сколотил несколько миллионов, но надеяться на то, что он выделит хоть что-то нам с женой… – он вздохнул и пожал плечами. – Ладно. Так ты едешь в ресторан с нами и мадемуазель Натали?

– Она не согласится, – сказал Арман.

– Еще как согласится, – фыркнул его собеседник. – Не будь я Морис де Фермон, если не уговорю ее!

– К сожалению, я не могу идти с вами, – сказала Наташа. – Меня ждут дома.

Стоя возле зеркала в гримерной, она поправляла высокий воротник свитера. После съемки Наташа уже успела переодеться в свою обычную одежду и сменить яркий макияж на более естественный.

Раздосадованный Морис пустил в ход все доводы, какие только приходили ему на ум. Он так восхищается ее работой, мадемуазель сделает ему честь своим обществом…

– Не сомневаюсь, – ответила Наташа, не скрывая иронии.

Морис начал терять терпение. Ему очень хотелось выругаться – несмотря на весь свой внешний лоск, он не видел ничего особенного в том, чтобы ругаться в присутствии женщины. Положение спасла Симона, которая почувствовала, что ее любовник терпит фиаско – что означало, что он будет дуться на весь свет, включая ее саму, целый вечер, а то и дольше. Очаровательный в хорошем настроении, в дурном Морис был совершенно невыносим.

– Натали, я поступаю просто ужасно, – сказала Симона серьезно, – но только вы можете нас выручить. Иначе мне придется занимать мсье Ланглуа, а я бы хотела… ну, вы понимаете… уделить больше времени Морису… Мы просто посидим в ресторане, а затем, разумеется, Морис доставит вас домой. И конечно, вас это ни к чему не обязывает, тем более что мсье Ланглуа, как видите, робок, скучноват и… совершенно безобиден.

За спиной Наташи Морис скорчил уморительную гримасу, которую могла видеть только Симона. Он считал, что его подружка перегнула палку, хоть и была близка к истине. Какой женщине интересно сидеть в ресторане с мужиком, безобидным, как устрица?

Тем временем Наташа вспомнила, что дома ее, вероятно, ждет неприятная сцена, которой она предпочла бы избежать. Дело в том, что Николай влюбился и собирался жениться, причем не на русской, а на француженке. В сущности, ничего особенного в данном факте не было, но брат Наташи заодно решил сменить фамилию, укоротив ее до Вер.

Узнав об этом, полковник Верещагин взорвался. Он был готов смириться с тем, что Наташа расхаживает черт знает перед кем в открытых платьях или даже купальниках. Он стерпел, когда большевики лишили его родины и превратили в изгнанника. Но то, что его единственный сын хотел отречься от своей фамилии, офранцузиться и таким образом перечеркнуть все, за что сражался отец, привело Ивана Николаевича в состояние, близкое к бешенству.

Он орал, топал ногами и осыпал сына оскорблениями, самым мягким из которых было «ничтожный слизняк». Рикошетом досталось и Татьяне Александровне, которая вздумала заступиться за Николая.

– Зачем ты вывезла меня из Крыма?! – кричал полковник. – Лучше бы ты бросила меня в госпитале! Я бы загнулся, или меня бы поставили к стенке большевики, но я бы не видел этого позора!

Аркадий Александрович попытался вмешаться, но если есть на свете люди, чье вмешательство в чужие дела только ухудшает обстановку, то брат Татьяны Александровны, несомненно, к ним принадлежал.

Он попытался представить дело так, что Николай, конечно, поторопился, но Иван Николаевич тоже не прав, обвиняя его во всех смертных грехах. В результате и отец, и сын почувствовали себя задетыми и, в свою очередь, решили поставить родича на место.

– Я не нуждаюсь в вашем заступничестве, дядюшка, – сухо сказал Николай. – Я взрослый человек и имею право сам решать, что мне делать.

Полковник же со всей военной прямотой ударил по самому больному месту.

– Скажите-ка, господин резонер, если вы так умны, как получилось, что за последние полгода вы заработали только семьдесят пять франков?

Николай не смог удержаться от улыбки, Татьяна Александровна горячо ринулась на защиту брата, Аркадий Александрович возмутился, воззвал к своим прошлым заслугам и напомнил о том, что, если бы не он, не видать бы им Парижа как своих ушей. В ответ полковник позволил себе несколько ехидных замечаний по поводу способа, которым их доставили во Францию, и заодно прошелся по личности Ольги Георгиевны, с которой только такой, как Аркадий Александрович, мог связаться. Одним словом, все от души наговорили друг другу немыслимых гадостей – и все, после того как прошел первоначальный запал, почувствовали себя донельзя несчастными.

Наташа плохо переносила домашние скандалы. Она терялась, ее бросало в жар, ей хотелось упасть лицом в подушку и плакать навзрыд или же убежать из дома, чтобы ничего не видеть. Она не понимала, к чему эти неприглядные выяснения отношений, к чему это бессмысленное мучительство и поедание друг друга. Все равно Николай поступит так, как сочтет нужным, и отец не сможет на него повлиять. А оскорблять дядю Аркадия было все равно, что оскорблять беззащитного ребенка.

Все осложнялось тем, что полковник, судя по всему, разозлился всерьез и надолго. То он заявлял, что их семье нечего делать на свадьбе какого-то постороннего господина Вера, то крайне оскорбительно высказывался по поводу невесты, которую и видел-то всего пару раз в жизни. Наташа предчувствовала, что вечером, когда она вернется домой, отца опять будет заносить, и потому решила согласиться на предложение Симоны.