Гений - Алексей Слаповский

Аркадий же все не мог заснуть, ворочался, с завистью смотрел на Евгения, который спокойно лежал на спине с закрытыми глазами и ровно дышал.

– Спит как ни в чем, – пробормотал Аркадий.

Ответом было:

– Кто? – спросил Евгений, который действительно спал, но чутко, он и во сне все слышал и, если было нужно, просыпался сразу же, готовый ко всему.

– Да ничего от тебя не нужно. Я вот просто думаю: с какой стати Торопкий на меня наехал? Не по поводу Анфисы, тут все ясно, а в том смысле, что я, как он сказал, перекрасился? С чего он взял?

– Другим человеком стал наш Аркадий, – говорил примерно в это же время Торопкий, ложась рядом с Анфисой. – И дело не в этом дураке, который к нему приехал. Хотя дурак все-таки подозрительный. Чувствую: что-то в воздухе носится.

– Война носится, – сказала Анфиса, поворачиваясь к нему и кладя на его прохладную грудь свою горячую руку.

– Какая ты, – сказал Торопкий. – Как печка. Не заболела?

– Немного, да. А ты прохладный, приятный. Обними.

Торопкий обнял, обнаружив, что на Анфисе нет никакой одежды и что она вся горит от жара болезни. Ему стало ее жаль, но телу захотелось в эту жару так, будто оно замерзло, будто зима вокруг, а не лето, будто он пришел с мороза и нырнул сразу же в постель.

Эх, не успею договорить, подумал он. А потом говорить как-то уже… Нехорошо. Даже подло. Лучше уж завтра.

– Главное, – вслух размышлял Аркадий, – притащился в такую даль на ночь глядя. Ведь он не знал насчет Анфисы, почему так спешил?

– Узнал про меня. Я в военной форме. Он что-то заподозрил, – предположил Евгений.

– Точно! На разведку приходил! Подумает еще, что я с Анфисой связь поддерживаю для чего-нибудь такого. Тоже для разведки.

– Я уверен, что подумает, – подтвердил Евгений.

– Женя, но ведь это выход! Не хочется ведь женщину подставлять, понимаешь? Я Нинке так и скажу! Что общался с Анфисой не как с женщиной, а как с женой представителя вражеского лагеря!

– Нина считает, что ты этот лагерь поддерживаешь, – напомнил Евгений.

– Я тоже думал, что поддерживаю. Но они же зарвались, хохлы эти, у них голову уже снесло от национально-освободительной идеи! Кто их захватывал, от кого освобождаться? Лучше бы своих воров и жуликов к ногтю прижали! Тут, в Грежине, они тихие, но сколько их воюет против России, сколько в своих братьев стреляет? Да и тут у них неизвестно что. Кто такие третьяки? Наши? С какой стати? Им выгоднее воду мутить. Если подумать, идея насчет дружины – вполне здравая. Будет контроль, будет ясно, кто на самом деле все эти бесчинства творит!

– Напиши об этом статью, – посоветовал Евгений.

– И напишу! Да, у нас с Вагнером разногласия, в том числе из-за Светланы, повел он себя, мерзко, прямо скажем, но мужик он в принципе нормальный! Болеет душой за Грежин, за… За все! Неравнодушный человек. И профессионал. А Нинке надо объяснить насчет Анфисы, что тут не любовь, а политика. Прямо завтра с утра и объясню.

– Евгений подумал, что, если бы Аркадий его спросил, он посоветовал бы не откладывать, – сказал Евгений.

– Считаешь? А в самом деле! Куй железо, пока оно есть, как говорит наш Вагнер. Остроумный человек, между прочим, когда-то в одесском чемпионате КВН участвовал, а это тебе не что-нибудь! Точно. Пойду и стукнусь. Не пустит – ей же хуже. Пустит…

Что будет, если пустит, Аркадий не сказал. Как бы само собой подразумевалось.

Он натянул шорты, выскочил из комнаты. Послышался негромкий стук в стекло.

Нина не спала. Кровать стояла возле окна, створки были по летнему времени открыты, а само окно затянуто марлей.

Стук повторился.

– Чего тебе? – спросила Нина.

И Аркадий сразу же воспрянул: он не услышал в голосе жены ни злости, ни раздражения, ни даже обиды. Значит, успокоилась!

– Объяснить хочу, – сказал Аркадий. – Я к Анфисе приходил, чтобы ты знала, по делу. И в этот раз, и раньше.

Нина после мыслей о Торопком чувствовала себя виноватой, поэтому не стала слушать дальше.

– Ладно, замнем. В дом иди.

Аркадий впопыхах хотел отодрать марлю и влезть в окно.

– Комаров напустишь, через дверь! – велела Нина.

Она слышала, как Аркадий бегом поспешил к крыльцу, как споткнулся о ведро, ойкнул, выругался. И тихо засмеялась.

Анфисе в какой-то момент показалось, что она не руками и ногами обвивает Торопкого, а щупальцами, будто она и впрямь инопланетянка, превратившаяся в подобие осьминога, и сейчас задушит землянина, а потом выпьет из него кровь и опять станет похожей на туземцев, будет такой, как все.

Торопкий застонал, Анфиса испугалась, ослабила хватку.

– Ты чего?

Торопкий упал рядом, бурно дыша и улыбаясь. Даже если у нее что-то было с Аркадием, думал он, и что с того? Несправедливо, если вдуматься, что такая женщина принадлежит одному человеку. Но кто сказал, что жизнь справедлива? Кому везет, тот и счастлив.

[12]

Степа Мовчан любил дорогу.

Он любил фильмы про дорогу – те, что у американцев называются «роуд-муви». Там обычно что-то приключается. Едут себе люди, и к ним кто-то садится. Если странный мужчина, жди фильма ужасов. Если девушка, значит, будет про любовь. Хотя не гарантия, девушка может оказаться зомби или вампиром. А еще часто в таких фильмах кто-то от кого-то убегает. Или, наоборот, догоняет. Это интересно, но Степе больше всего нравятся те кадры, когда просто едут. Обычно под музыку. Кругом пустыня с кустами и камнями. Вдали горы. Только дорога, и больше ничего. И одинокая машина. Красиво.

Степе хотелось когда-нибудь попасть в те места и проехать там. Можно с девушкой, но лучше одному. Или так: когда хочешь, чтобы была девушка, она есть, а когда не хочешь, ее нет.

Дорога, мотели. Никто тебя ничем не достает. Ты едешь и едешь.

Например, такое кино: знакомишься в мотеле с девушкой, едешь с ней до другого мотеля. Там знакомишься с другой, лучше предыдущей. И опять дальше. От мотеля до мотеля. Кино так и будет называться: «От мотеля до мотеля».

Ничего себе, подумал Степа, я сочинил сценарий. Надо же. Человек не знает своих талантов.

Он думал про кино, чтобы не вспоминать о своих неприятностях.

Степа учился на предпоследнем курсе Белгородского юридического института МВД. Он попал туда не сразу. Сперва отец решил, что сыну неплохо бы послужить. Через знакомых устроил Степу в белгородский батальон ППС (патрульно-постовой службы). Что считается за службу в армии, то есть два зайца сразу.