Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ - Андрей Бронников

По складу характера Ясевич походил на своего командира, только в нём отсутствовала язвительность, но имелась изрядная доля интеллигентности. Даже с Месяцевым он обращался вежливо, доброжелательно его увещевая, что на Бориса оказывало большее влияние, чем унижения и оскорбления предыдущего начальника.

Появился и новый заместитель начПО майор Кушнир. Он только что прибыл из Группы советских войск в Германии. И тут же получил прозвище «Лихенский фуфырь». Все его рассказы начинались с фразы: «Заехали мы в Лихен, купили “фуфырь”….» Далее он продолжал: «Водочки хлоп, капустки ням и к бабам». На руке у него не хватало одного пальца, но при этом Кушнир своей клешней очень ловко изображал, как совершается и то, и другое действие.

После почти полного обновления политотдел перестал быть карательным органом и даже обрёл некоторую воспитательную роль.

Письмо с войны

Здравствуй, Андрей!

Очень рад был получить от тебя письмо. Из дому получил 1 мая, а сегодня 17- е, а что-то нет. Тут мне со Пскова от товарища привезли: фотки наши старые, кусочек сала и туалетные принадлежности. Ты знаешь, неделю ходил как именинник. Мелочь, а приятно. Посмотрел на наши хари на фотке. Казалось бы, уже год прошёл, а как будто вчера: Псков, место у р. Череха, шашлыки и приятная компания.

Андрюха, тебе немного завидую, но только немного, прекрасно знаю, что хорошо там, где нас нет. У меня сейчас свои трудности, у тебя свои. Петрович (Егоров), провожая, говорил: «Шура, там займешься делом». И тут реально видишь плоды своего труда. Все вопросы решаются быстро, без всякого формализма. Тут Бохан всё поставил на свои места. Молюсь, чтоб вместо него пришел боевой мужик, и тогда можно служить даже до победы апрельской революции (шутка).

По поводу перемирия: мы его не ощущаем. Разве что налёты отставили до июля, а так всё по плану – через неделю в поле, иногда чаще, иногда реже.

В бою людей, как правило, не ложат, а минная война или… И неумение летунов делает своё черное дело. Афган – это школа, в ней не делают ошибок, а расплачиваются не только деньгами. А фугас, похоже, был управляемым, поскольку рвануло чётко под днищем, под башней…

…но из Афгана уеду всё равно не с должности ротного – хватит уже, это не работа. В этом плане есть перспективы, но только не по тропе Широкова, поздно уже.

Анвар сюда в конце мая прошлого приехал, ему ещё год, а мне на три месяца больше.

Заканчиваю на этом. Пиши скорее. Саша.

17.05.87 г.

В самом начале сентября меня остановил наш новый командир батальона майор Латаев, Владимир Ильич оказался настоящим комбатом. Из тех, кого принято называть «батяней», Латаев был настолько яркой личностью, что иногда мне кажется, что все пять лет я прослужил только под его началом, хотя командиров за этот период сменилось несколько. Неуравновешенность характера только добавляла ему авторитета. Ярость Латаева была необузданной, но справедливой. Чем пьянее он был, а такое порой случалось на службе, тем больше было вероятности попасть под его праведный гнев. Однако такое отношение не распространялось на офицерский состав. С нами Владимир Ильич максимум, что мог себе позволить, – это негодование на повышенных тонах.

Латаев свирепо посмотрел на меня широко поставленными на выкате глазами и спросил:

– Бронников, а ты чего фотографии не сдаёшь?

Я слегка оробел и нетвёрдо ответил наивным вопросом на вопрос:

– Какие фотографии? Кому?

– НОКиСу, – так же сурово произнёс Латаев.

Батяня-комбат майор Латаев и замполит капитан Осипов

Взгляд Владимира Ильича был почти всегда обманчив. Это потом мы уже научились различать гнев и участливость Латаева. Одно отличалось от другого тем, что в первом случае глаза его наливались кровью, и тогда наш командир начинал, что называется, «бычать».

Новый комбат своим вопросами проявлял заботу о своём подчинённом. Дело в том, что совсем недавно прибыл новый начальник отделения кадров майор К-ов. Вместо того чтобы подготовить документы на присвоение воинского звания «старший лейтенант» и сообщить, что я должен принести фото, он скромно промолчал. Под этим предлогом не делал ничего. Таким мелким пакостным методом третья звёздочка на моих погонах появилась позже на несколько месяцев. Майор К-ов был не просто негодяем, но ещё и… впрочем, по порядку. Последующие события случились весной и летом будущего года, но, чтобы закрыть тему о новом начальнике кадров, уместнее рассказать об этом прямо сейчас.

Произошло ЧП. Из окна второго этажа штаба выбросился сержант Харламов. Произошло это глубокой ночью. Боец по долгу службы частенько засиживался в штабе допоздна. Он, конечно, остался жив и только слегка повредил ногу. Однако причины этого оставались непонятны. Сержант был абсолютно трезв, но находился в состоянии очень нервном и на вопросы не отвечал. Харламов по штату состоял в шифровальном отделе, а туда отбирались исключительно добросовестные, умные солдаты, поэтому заподозрить в хулиганстве либо в чём-то подобном никак не могли. Начальник отдела старший лейтенант Завьялов оставался в полном недоумении, как и все остальные.

Отдел курировал местный «особист» капитан Иванов. Именно он способствовал тому, что это происшествие замяли, но кажется, что он знал разгадку этого случая.

Через пару месяцев, в начале лета, в роте Сани Зайкова пропал солдат второго года службы рядовой Ковалюк. Был он достаточно слабовольный, но издевательствам, в силу армейского возраста, уже не подвергался. Более того, через пять месяцев солдат намеревался остаться на сверхсрочную службу. Работал он тоже в штабе части. Случилось это в пятницу. В составе бригады его искали сутки, затем – батальоном, а в воскресенье рота Зайкова была переведена на казарменное положение. Всех остальных отпустили до понедельника домой. Изрядно уставший, я брёл в сторону ДОСа через КПП, что случалось довольно редко. Обычно я ходил напрямую через стадион и лесок.

Я топал, уставившись под ноги, считал шаги и предвкушал короткий отдых. Внезапно я поднял глаза и увидел перед собой пропавшего рядового Ковалюка. Сил изливать на него свой гнев уже не было, и я сквозь зубы прошипел:

– Ты где, сука, был?

Боец, разумеется, молчал. Он явно был с глубокого похмелья и выглядел не то чтобы помятым, но подавленным и растерянным. Я ухватил Ковальчука за пояс и дёрнул в сторону казармы. Возле входа в расположение роты нас встретил его командир роты. Все трое мы вошли в каптёрку, и Зайков с помощью нескольких тумаков быстро добился от дезертира признания.

Оказывается, всё это время солдат пропадал в квартире начальника кадров. Последний напоил Ковалюка до бесчувствия и принудил вступить с ним в половую связь. Так они и провели двое суток в пьянстве и гомосексуальных оргиях. Попросту говоря, этот человек в офицерских погонах оказался не только негодяем, но ещё и пидором.