Купите Рубенса! - Святослав Эдуардович Тараховский

Как будете напрягаться, так мы вас и оценим, товарищ Столетов.

Столетов совсем лишился энергии и сна.

Ночами, вяло глядя в потолок, он пытался ответить самому себе: почему не получилось? Почему все усилия его, весь его талант, чутье и хватка, которые отмечало в нем начальство, безрезультатно вылетели в трубу? Он чувствовал, что где-то в расследовании своем сбился с правильного хода, но где и когда никак не мог понять.

И Столетов решил пройти весь путь еще раз, с самого начала, внимательно, непредвзято и талантливо.

Он отправился в морг, где в холодильнике все еще ждал великой минуты расставания с поверхностью земли Юрий Иосифович Жгут.

И вместе с Сыркиным Давидом Авиэзеровичем, заслуженным патологоанатомом республики, еще раз осмотрел знакомое синее тело.

Первоначальный вывод вроде бы полностью подтвердился еще раз: бескровная смерть бедняги Жгута наступила в результате удара тупым предметом в область мозжечка.

Сногсшибательное открытие ожидало Столетова чуть позже, когда Давид Авиэзерович вымыл руки, а потом, не запивая водой, опрокинул в себя пятьдесят спирта и, затянувшись любимым «Кэмелом», неторопливо заговорил. Он сказал, что рана столь аккуратна, что если б не убийство, вполне можно было бы подумать, что Жгут погиб не от злодейской руки, а от самостоятельного падения и удара затылком об угол, скажем, умывальника или буфета…

Сыщик был потрясен такой простой и такой мудрой мыслью Сыркина. Он тоже плеснул себе пятьдесят и попросил заслуженного патологоанатома повторить сказанное.

– Допустим, Жгут на мгновение потерял сознание, что в его шестьдесят два вполне реально, упал и ударился при падении мозжечком об угол буфета, – повторил Сыркин. – Вполне могло такое быть. Вполне.

«Вот же оно, вот! – возликовал про себя Столетов. – Самоубийство по неосторожности. Конечно! Вот она, версия! Все совершенно меняется. Все встает на свои места, и пусть теперь начальство скажет, что я плохо напрягался».

– Одна маленькая проблема, – задумчиво прищурился Давид Авиэзерович. – Был ли там буфет?

«Не был, так будет», – чуть было не сорвалось у Столетова, но вслух он сказал другое: «Выясним. Спасибо».

Полчаса спустя он, снова воодушевившись, мчался в зловредную квартиру и молил по дороге Бога, чтобы в квартире был буфет или что-нибудь смертельно остроугольное.

Буфет действительно был! И буфет, и умывальник, и даже дубовые стулья с высокой спинкой, с помощью которых, по Сыркину, вполне можно было лишить себя драгоценного дара жизни. Всё было, слава богу, в наличии и даже на выбор, и всё с идеей Сыркина благополучно срасталось.

Следственная машина была запущена вновь, и дело быстро понеслось к долгожданному финалу.

Бумаги переписали, статью переделали на самоубийство по неосторожности, и бедняжку Жгута совсем не торжественно похоронили за казенный счет. Столетов возложил на гроб три гвоздики и задумался. «Вот она жизнь порядочного человека, – думал Столетов. – Картинки, девушки и печь. И зачем она была?.. Прощай, бедняга Жгут, и прости…»

Картины покойного, поскольку прямых наследников не было, с удовольствием растащили музеи. Право первой ночи предоставили, естественно, Третьяковке, и Лидия Павловна лично отобрала для родной галереи лучшие вещи и самые громкие имена.

В деле была поставлена толстая точка, благодаря которой следователь Столетов получил-таки поощрение начальства и вскорости очередное звание.

Столетов расправил широкие свои вологодские плечи, огляделся окрест и одарил, наконец, достойным вниманием розовую кофточку Лидии Павловны, которая все это время Сергея не забывала, но звонила ему исключительно по вопросам следствия. Они поженились, вскладчину купили квартиру в кредит и вскоре родили сына Володю Столетова.

Все были довольны.

Кроме, как ни странно, самого Сергея. Да, дело было сдано в архив, но победного послевкусия он не ощущал. Кто-то свыше или, возможно, изнутри спрашивал его иногда с ехидным прищуром: а что же бумага крафт, найденная в кулаке коллекционера? Какую роль она сыграла в его гибели? И почему, любопытно, следствие о ней забыло? Вопросы эти возникали как приступы и досаждали Сергею. «Ну, была бумажка, была, – признавался себе в такие минуты Столетов, – ну и что? Возможно, покойный собирался записать на ней телефон, тут его и стукнуло об угол, а бумажка осталась. Вот и все объяснение. Мелочь, которой можно пренебречь…» Сергей отгонял от себя вопросы, на время успокаивался, а все же, не совсем гнилой еще своей натурой, чувствовал: что-то здесь не так, не докопал он до самого дна…

Прошло три года, неудобные вопросы возникали все реже, а вскоре и вовсе забылись.

Столетов изменился. Забасовел голосом и сменил пиджак пятидесятого размера на пятьдесят второй.

Просыпаясь на рассвете, Столетов видел рядом тоненький профиль Лидии Павловны, чуть поодаль кроватку с моторным Вовкой и луч чистейшего утреннего солнца на немецких обоях. «Вот оно счастье», – думал Столетов и был абсолютно прав.

Но однажды Лидия Павловна вернулась домой в чрезвычайном возбуждении, непохожая сама на себя.

– Сережа… – эмоционально объявила она с порога мужу, – я… я попала в очень ужасную ситуацию…

Ее затрясло, из глаз выехали слезы, которые она, войдя в комнату, перехватила кончиком французского батистового платочка.

– Сережа, кошмар… – не могла успокоиться Лидия Павловна… – Мне сегодня принесли на подтверждение картину Аполлинария Васнецова. Пейзаж с рекой. Принесли, получили подтверждение и унесли. Скромная такая девица принесла, мышонок, при свете не заметишь.

– Ну и что? – недоумевал Столетов. – Фальшивая, что ли, картина?

– В том-то и ужас, что подлинная!

– Не понимаю.

– Точно такую же картину Васнецова, под таким же названием я описала три года назад в коллекции Жгута. Того самого, помнишь?

– Жгута помню. Картину – нет… Где она теперь, в Третьяковке?

– В этом весь кошмар! Я, я сама ее отобрала! Старший научный сотрудник! Эксперт! Дура! Гнать меня надо!

– Надо – выгонят. Успокойся… – Он дал ей рюмку коньяка… – Выпей, объясни толком.

Лидия Павловна глотнула коньяка, шумно выдохнула и сбавила голос почти до интимного шепота.

– Сережа, картина Васнецова, взятая у Жгута, которую я три года назад рекомендовала Третьяковской галерее, оказалась подделкой. А принесли мне сегодня на атрибуцию точно такую же картину Васнецова по размеру и сюжету. С одной маленькой разницей – она подлинная. Теперь понял?

– Почти… Постой, а ты уверена, что ваша третьяковская, то есть жгутовская картина, подделка? Может же так быть, что обе картины подлинные, что обе авторские повторения одного и того же сюжета?

– Милый, я тоже на это надеялась. Побежала в запасник, где хранятся жгутовские вещи, убедилась, лично! На ощупь и глазами!

– В чем?

– В том. Не будь дураком. Раздражать меня начинаешь… – выхватив у него бутылку, она снова налила себе коньяка и выпила… – Что мне теперь делать? Идти и каяться начальству? И как я могла пропустить? Как