Чудо - Владимир Алексеев

Быть может, я и сейчас могу призвать гнев Господа, подумал я ненароком. И случилось страшное. Но связано оно было не со мной. В какой-то момент братья вдруг начали корчиться от боли. Я посмотрел вокруг – так было со всеми в коммуне и Зиккурате, кроме меня и Инквизитора.

– Еды! – закричал кто-то. Другие начали рвать траву и жадно жевать ее.

И тут я вспомнил, что братья не употребляли пищу уже много дней. Пища была не нужна, потому что не было голода. Это было так естественно, но теперь, когда никто не ждал, голод неожиданно вернулся. Происходящее привело меня в отчаяние. Я пытался помочь Афине, которая потеряла сознание от боли.

– Дайте ей воды! – закричал я и услышал свой голос, звучащий почти как карканье вороны.

Я сел с Афиной на руках и заплакал. К счастью, это очистило мой разум, и я вспомнил про Инквизитора. Я позвал его жестом к ограждению, отделявшему нас от территории Зиккурата. Видимо, в моем жесте было больше воли, чем в моем крике. Он подошел.

– Что тебе? – крикнул он от ограды.

Я встал и приблизил к нему бессознательное тело девочки Афины.

– Она невинна. Это чистая душа. Помоги ей, – сказал я и впервые заглянул в его глаза. Они были желтые и испещрены узором, как у ящерицы.

– Я не обижу дитя, – сказал он, протягивая руки и забирая у меня Афину. – А ты жив только потому, что мы на тебя поспорили. Было бы глупо не дождаться и узнать, кто победит.

– Поспорили? – изумился я его спокойствию и способности думать о чем-то отвлеченном.

– Да не волнуйся ты так, – сказал Инквизитор. – Твой Бог спасет тебя. Ты только верь.

Он засмеялся. А я побежал прочь. И некому было остановить меня, потому что охранники секторов корчились от боли и ели землю. В конце концов я упал в траву и, не находя себе места, сам стал корчиться от несуществующей боли.

…Но мысль об этом приходила ко мне. А его все это очень веселило. Маленький жирный говнюк чувствовал себя величайшим режиссером самого эпичного спектакля в истории, апологетом новой эстетики и этики одновременно. Ничего не скажешь, в театре содомитов он был бы в авторитете. Да что там! Он был бы не превзойден! Когда-нибудь, когда его выгонят из патриархии, я почти не сомневаюсь, что он пойдет снимать батальное апокалиптическое порно и будет считать его высоким трагическим искусством, потому что в нем будет предсказуемо трагический конец.

Но разве в этом дело? Можно сколько угодно обвинять Пафнутия в том, что он базарный фокусник, способный только на дешевые трюки, рассчитанные на нищих избирателей и широкую общественность. Но чем я лучше? Старый идиот! Ввязываясь в эту войну, я слишком увлекся величиной гонорара, который испугал меня, но для серьезных людей ведь это жалкие копейки – сдача от сдачи. А я, один из выдающихся интеллектуалов современности, так легко купился. Купился на такую же карманную пантомиму. Великий ученый Армстронг?! Разлом девятнадцать километров?! Христос, прости, Господи! Почему не Микки Маус? Возможность народных волнений?! Где все это? Все это мгновенно испарилось.

Так бывает. Ты находишься по ту сторону сцены и видишь, как другой фокусник обманывает зрителя. Ты видишь реквизит и помощников, потому что от тебя он не скрывается. Потом ты начинаешь думать – а я точно по ту сторону сцены? Уверен ли я, что сам не нахожусь на еще большей сцене вместе с этими жалкими подмостками и всеми этими пьяными паяцами? И главные декорации, реквизит от меня скрыты. И вот я смотрю на Пафнутия, который так запросто создал три параллельные реальности – одну, выдуманную, для всего мира, другую, полную трагизма, – для паломников и третью, фантасмагорию собственного величия, – для себя самого. И что я думаю? Кажется, пришло время открыть глаза и все-таки пересчитать деньги. Не мой гонорар, а настоящие деньги. Кто стоит за всем этим и почему?

Армстронг никогда бы не сказала мне – будь в Разломе хоть крупнейшее месторождение нефти или урана в мире. Она ненавидит религиозную ересь и была бы рада осквернить веру даже в качестве волонтера. Но ведь там может быть все что угодно. Что-то, к чему необходимо привлечь всеобщее внимание. Чтобы весь мир пристально следил и в необходимый момент получил нужную информацию. Или наоборот. Все мы здесь пляшем, кривляемся и стучим в бубенчик, чтобы где-то в другом месте грабители спокойно вынесли хрустящие купюры из хранилища. Теперь, когда я понял главное, найти разгадку было просто. Оставалось только одно. Решить, что я хочу больше: поговорить со своими нанимателями и увеличить гонорар, или проучить их за то, что меня… мастера своего дела, использовали как приманку в самом низу пищевой цепочки – сыр в мышеловке. Я сыр?!

В каком-то смысле быть профессионалом и быть сыром – это одно и то же. Ты должен быть достаточно хорош, чтобы тебя хотелось съесть самому или хвастаться тобой перед друзьями. Но быть сыром в мышеловке, приманкой, – это совсем другое. Это значит быть недостаточно хорошим. Неужели я недостаточно хорош? Но зачем тогда весь этот цирк?!

Бедный Клавдий, я очень волновался за него. Когда я вышел из части, он был далеко. Вечерело, моросил легкий грибной дождь, было свежо. Солнце шло к закату, и теплый вечерний свет фильтровался низкими облаками. Было тихо. Клавдий не видел того, что увидел я. Когда подопечные Пафнутия выключили источник излучения, вызывавший боль, и боль утихла, люди стали снова людьми и, не сговариваясь, в едином движении, как паства, которой снова явился пастух, обратились к молитве. Представители всех конфессий и верований молились вместе. Это был чудесный момент. Почти не сопротивляясь порыву, я тоже встал на колени. Я все же молился. О славе, о деньгах и, конечно, о спасении души.

Вслед за постигшими лагерь паломников напастями Преподобный был готов предложить на суд взыскательной публики еще несколько библейских бедствий. Даже те, чья вера была до этого слаба, познают кару, чудеса и откровения и будут готовы встретить Спасителя с открытым сердцем, которое было для этих целей заботливо вскрыто консервным ножом официальной церкви. К счастью, жертвы инквизиции и снятия печатей апокалипсиса погибали понарошку, их усыпляли и по одному тайно вывозили из части.

Я был посвящен не во все детали, но, пока я был занят реальной работой, паломникам предстояло проверить свою веру на прочность в неравной битве с шулером из высшей лиги. Преподобный был не намерен пасовать перед трудностями, а как источник вдохновения использовал Откровение святого Иоанна. Землетрясения и падения звезд, огонь, громы и молнии были у него в качестве антрэ. Техника позволяла, а заказчик платил. Пафнутий творчески переосмыслил и додумал отдельные части Откровения. Например, сказано: «Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя». Преподобный усмотрел здесь то, что Разлом должен быть наполнен водой, и вода в нем должна закипеть, как бывает в гейзере. Пар должен смешаться с дымом от горящего леса, и у паломников должно сложиться впечатление, что они находятся в гигантской печи, что солнце помрачилось и вот-вот обрушатся полчища саранчи.