Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов

Что касается командирования во Францию в 1912 г. великого князя, то этой поездкой преследовалась лишь общая задача, вытекавшая из необходимости время от времени подогревать дружеские чувства и демонстрировать перед Европой мощь и силу Согласия, противополагавшегося союзу трех Центральных держав. Французскому обществу, может быть, действительно хотелось бы видеть в этом приезде посещение их страны лицом, долженствовавшим стоять во время войны во главе русской армии в случае европейской войны, но этот факт, если он и существовал, должен быть объяснен несколько повышенным темпераментом французской нации вообще и более всего личным обаянием внешних и внутренних качеств великого князя, вполне очаровавших французов.

Посещение великим князем Николаем Николаевичем Франции подобно посещению генералом Фошем России носило исключительно военный характер, и с его пребыванием во Франции неправильно связывать наличие каких-либо определенных замыслов против Центральных держав. Никакой дипломатической миссии великий князь не имел. Это лучше всего доказывается тем обстоятельством, что мысль о командировании великого князя Николая Николаевича возникла в пределах Военного ведомства, и русское Министерство иностранных дел на сделанный ему запрос ответило лишь признанием этой поездки желательной, как я уже сказал, по соображениям общего порядка. Среди многочисленной свиты великого князя не было поэтому ни одного лица из состава дипломатического ведомства, командированного распоряжением Министерства иностранных дел, и сама краткость пребывания великого князя в Париже, в течение которого могли происходить свидания его с государственными людьми этой страны, доказывает отсутствие в его приезде каких-либо дипломатических заданий. Наконец, отсутствие необходимости со стороны русского правительства поручать их ведение великому князю еще лучше доказывается обстоятельством приезда в том же году председателя Совета французских министров и министра иностранных дел г. Пуанкаре в Россию. Очевидно, что если бы существовала какая-либо надобность в особо доверительных переговорах, то таковые были бы приурочены к пребыванию г. Пуанкаре в Петербурге.

Еще менее имеют под собой почву предположения, которыми приписывается великому князю активная роль в существе тех бесед, которые якобы велись в 1914 г., накануне войны, в Петербурге между главами обоих государств, Франции и России, и их министрами иностранных дел Вивиани и Сазоновым.

Прежде всего я должен напомнить читателю, что в визите нового президента Французской республики г. Пуанкаре в Россию в 1914 г. не было вообще ничего необычайного. Со времени начала дружественных отношений между Россией и Францией эти посещения вошли в обычай и все бывшие президенты Франции: Феликс Фор, Лубо, Фальер и, наконец, Пуанкаре – считали своей обязанностью по одному разу побывать в России, чтобы этим оказать внимание русскому царю и удостоверить личную их верность Двойственному союзу. Не был Казимир Перье, который вообще оставил пост президента до окончания срока.

Со всеми перечисленными президентами приезжали и лица, занимавшие ко времени поездки их должность министра иностранных дел. Таков был общепринятый ритуал, по силе которого главу государства всегда сопровождает в заграничной поездке министр иностранных дел. Исключение составляли только случаи высочайших посещений по причинам семейного характера, каковых случаев вообще при общениях с Францией, очевидно, быть не могло. Нарушения вошедшего в обычай порядка были крайне редки, и за последние десятилетия припоминается лишь один приезд русского императора в Берлин без бывшего в то время русским министром иностранных дел Сазонова – не помню в котором году, где императору предстояло встретиться с английским королем Георгом, сопровождавшимся его министром иностранных дел. Но это отступление было сделано с исключительной целью не поставить в неловкое положение дружественную Францию. Таким образом, и в сопровождении г. Пуанкаре тогдашним председателем французского Совета министров и министром иностранных дел Вивиани ничего исключительного не было.

Правда, в этот период времени уже ощущалось довольно ясно, что столкновение между Центральными державами и государствами Согласия не за горами. Франция из опасения нападения на нее ввела у себя в 1913 г. непопулярный в населении закон о трехлетней военной службе. Россия подготовляла так называемую большую военную программу. Но эти меры служили лишь ответом на слишком активную политику германского императора, клонившуюся к всесветной гегемонии, для установления которой в Германии не только усиливались флот и армия, но и утверждалось влияние немцев в Константинополе и на путях к Персидскому заливу. Словом, создавалась обстановка, при которой «заряженные винтовки сами начинают стрелять».

Весьма естественными в таких условиях являлись беседы Вивиани с Сазоновым, в течение которых не могли не подвергнуться обзору все вопросы, интересовавшие обе дружественные державы. Эти беседы были тем более необходимы, что в России существовал, небольшой правда, круг лиц, тем не менее возглавлявшийся графом Витте, который сеял сомнение в том, действительно ли Франция в случае нападения Германии на Россию будет готова поддержать последнюю, в особенности в случае если конфликт возникнет на почве несколько далеких французским интересам балканских дел. Слухи эти приобретали особое значение со времени вступления во власть левого кабинета Вивиани. Из донесений А.П. Извольского в России было известно, что лица, принадлежавшие к крайним левым парламентским партиям, были принципиально более других склонны к пацифизму и наименее расположены к союзу с Россией, в особенности же к активному проявлению этого союза. Необходимо было рассеять это опасение, что, впрочем, облегчалось политикой Берлина за последние годы, пробудившей во Франции склонность не отступать в случае надобности от принятия вызова. Во всяком случае, лишь разъяснения самого председателя французского Совета министров Вивиани могли быть признаны русским правительством исчерпывающими.

Совершенно неправильно, однако, думать, что в этих переговорах играл какую-нибудь активную роль великий князь Николай Николаевич.

Император Николай II весьма ревниво оберегал прерогативы своей самодержавной власти, к наиболее существенным элементам которой он сопричислял личное направление внешней политики Русского государства. Некоторые шаги государя в этой области управления были до поры до времени скрываемы им даже от своих министров иностранных дел, для которых нередко было нахождение в папках, возвращаемых из дворца, высочайших телеграмм, уже отправленных по назначению самим императором. Читатель уже знает и более серьезный случай личной инициативы царя в политических вопросах, выразившийся в известном Бьеркенском соглашении.

Вместе с тем император Николай II не терпел и случаев непрошеного вмешательства посторонних лиц в деятельность отдельных ведомств, тем более дипломатического. Это вмешательство всегда вызывало со стороны царя вопрос: «А вы говорили с соответствующим министром по этому вопросу?» С другой стороны, в годы, непосредственно предшествовавшие войне, великий князь Николай Николаевич далеко не пользовался таким доверием у государя, как это было несколько раньше. Его считали при дворе главным виновником дарования манифеста 17 октября, и недоверие, вызывавшееся этим обвинением, разжигалось не только недружелюбным отношением к нему некоторых реакционных министров, но и тайным влиянием известного Распутина, участие которого в направлении государственных дел можно установить уже за несколько лет до 1914 г. К тому же под влиянием того же отвергнутого в семье великого князя Распутина и других причин семейного характера императрица Александра Федоровна глубоко возненавидела жену великого князя Николая Николаевича великую княгиню Анастасию Николаевну и ее сестру Милицу Николаевну, жену брата великого князя – Петра Николаевича, и потому всемерно стремилась отвести Николая Николаевича от какого-либо активного влияния на царя. Лишь под давлением общественного мнения и личных достоинств этого лица как военачальника состоялось его назначение Верховным главнокомандующим после объявления России Германией войны, и, следовательно, только с этого времени его голос получил возможность влиять на вопросы военно-дипломатического характера.