Любовные доказательства - Олеся Николаева

Марина Павловна достала три бумажки по сто долларов и положила на столик.

Женщина тут же протянула ей готовый чек и вышла.

Минут через пять-десять она появилась вновь и сообщила шепотом:

— Магистр вас ждет, — и она показала рукой на дверь. — Входите. Только медленно.

Марина Павловна, чувствуя дрожь в коленках, подошла к двери и отворила ее. Она оказалась в большом зале, уставленном чучелами зверей и птиц. Одних сов было не меньше дюжины. Кроме того, Марину Павловну очень впечатлил бурый медведь, грозно поднявшийся на задние лапы и, казалось, собиравшийся вот так тут же на них стремительно идти вперед, а также леопард, ощеривший пасть. Со всех сторон глядели на нее крокодил и удав, и волк, и кикимора. Все было в дыму от клубившихся пряных ароматов. Слышалось громкое бульканье, словно в комнате кипел громадный котел с тяжелой и вязкой жидкостью. В дальнем конце зала стоял массивный письменный стол, на котором возвышались какие-то маятники, треугольники, бронзовые шары и отвесы. А за столом сидел тот самый недавний Людочкин Гость — да, да, Мефистофель.

«Ой, — подумала она. — Не надо бы его. Мне бы чего попроще. Бабку какую деревенскую с неразрушимым безгрешным приворотом».

Он улыбнулся, приглашая ее жестом садиться:

— А, вот и вы, добрая знакомая. Ну-ну, что вас ко мне привело?

— Ваши рассуждения, — начала она напряженно, судорожно пытаясь выстроить фразу, значения которой она и сама еще не знала, — показались мне многозначными. Хотелось бы кое-что уточнить.

— Что именно?

— Ну вот это… Якобы мы сами не знаем самих себя и познаем это через внешний мир. Поясните.

— Ах, это… Извольте. Я уже говорил вам, кажется, что наше собственное бессознательное непостижимо — на то оно и бессознательное, что не достигает уровня сознания. Но оно начинает говорить с нами через объекты. Поэтому все, что происходит с нами, есть развернутая метафора нашего «я». Если вы хотите изменить жизнь, попробуйте познать себя через ваше отношение к другим людям, к обстоятельствам, к фактам и измените его. Тогда и мир изменится. Так в чем ваши проблемы? — спросил он, поглядывая на свои ногти и делая ударение на слове «ваши».

— Нет, нет, — испугалась она. — У меня нет никаких проблем, кроме некоторого профессионального недоумения. Спасибо вам за консультацию.

Она поднялась из кресла. Но медведь так выразительно тянул вперед лапу, что она невольно сделала шаг назад.

Мефистофель хотел было что-то сказать, но вдруг скривил рот и промолчал.

— Ну, до свиданья, — с облегчением сказала она, отступая к двери и натыкаясь на леопарда…

— Все-таки подумайте, зачем вы ко мне пришли. Что мучает вас? Я попытаюсь разобраться. Я вам помогу! — наконец с твердостью сказал он.

Она даже было подумала, не поведать ли ему все начистоту и про Жанну, и про Людочку, и про певичку, и про Тату, которая тоже теперь после того, как ее вещи расположились в квартире Марины Павловны, казалась ей подозрительной, но вдруг представила себе, как это все будет звучать здесь, среди этих ужасных чучел с бурлящим супом, перед этим приятелем Людочки, и, мотнув головой, вышла вон.

В подъезде столкнулась с певичкой. Та, разряженная в пух и прах, спешила к серебряному «мерседесу», который уже стоял наизготовке. Окатила насмешливым взглядом Марину Павловну, а при виде ее юбки с павлинами так прямо и прыснула. И еще выше задрала остренький подбородок.

А под ним — чуть наискосок, возле плеча, Марина Павловна вдруг увидела брошку — она была как родная сестра ее золотой рыбки с красным глазком, только это был крокодильчик и тоже золотой, но глаз у него был зеленый.

Марину Павловну этот крокодильчик просто обжег — откуда это у нее? Кто привез? И почему ее юбка вызвала такое презрение?

Впрочем, ей не пришлось долго об этом размышлять — на ступеньке у квартиры сидела Тата, и Марина Павловна прямо так напрямую спросила ее, отпирая дверь:

— Юбка, посмотри, как, нормально на мне сидит? Или что-то не то?

— Вы, Марина Павловна, лучше не об одежде тленной думали бы, а о главном: как вам душу спасти. А то юбки накопите, так вам даже и завещать их потом некому будет. И павлины эти ваши на подоле — это символ гордости. Мы в институте проходили. А тетя Люда — та вообще претендентка для ада. Сейчас я ей все скажу, все скажу.

Подошла к телефону, уперла руку в бок, отвернулась от Марины Павловны:

— Тетя Люда? Я тут хочу сказать, чтобы вы знали. Вы — хищница. Да. Сначала хотели у меня жениха отобрать, потому что Костик, когда меня в Харьков провожал, предложение мне сделал, а потом, когда ваш план не удался, споили его и засунули в психушку. И за это не будет вам в жизни счастья. Умрете вы в старости, больная, одинокая, никому не нужная. Потому что вас Бог накажет… А я сейчас к Костику поеду — он мне ключ от своей квартиры дал.

Забрала свои чемоданы, повесила на плечо мешок и ушла.

— Оставляется дом ваш пуст, — обернулась она на пороге.

Марина Павловна замахала на нее руками.

Пока Тата спускалась на починенном лифте, по лестнице взбежала Людочка:

— Марина Павловна, она проклятия на меня наводит, вы слышали? — выпалила она с горечью. — Неблагодарная! Наворожила что-то, наколдовала… Надо срочно что-то делать. Может, в церковь сходить, чтоб священник эту порчу отвел? А вы не пошли бы со мной?

Марина Павловна кивнула:

— Мне тоже надо бы у него кое о чем спросить.

Побежали в ближайшую церковь, служба уже заканчивалась, но они дождались, когда священник вышел из алтаря, и Людочка, бросившись к нему, вдруг расплакалась, так что он согласился ее поисповедовать.

— А вы — что, тоже исповедоваться будете? — спросил он Марину Павловну.

— Хотела бы, — сказала она, не очень понимая, как это делается.

Он поставил ее около деревянной кафедры, на которой лежали большая раскрытая книга и крест, и спросил:

— Давно были на исповеди?

— Никогда не была, — призналась она. — Да мне и не нужно было.

— А сейчас что произошло? Отчего так тяжело на душе? Какие смущают грехи?

— Да грехов у меня никаких таких и нет. А вот муж мой, — она вдруг прослезилась, — уехал в деревню, с одной, ну, в общем, шестая жена Барсука. Одноклассника… Обрабатывает там. Квартира ей тоже наша нравится. Дом элитный. В общем, он собирается поселить ее, а меня выгнать на мороз, как собаку, — она заплакала, — квартиру поделить, а ее увезти с собой в Турцию по путевке.

Священник сочувственно слушал.

— Но я этого не допущу! — вдруг резко вскрикнула она. Он даже вздрогнул от неожиданности. — Сразу предупреждаю — все это ваше смирение, терпение, покорность — не для меня. И не уговаривайте. Я ее палкой, палкой, безжалостно, хотя я и очень добрый человек. Я всем одно только добро всегда делала. Пока она не издохнет. Вот.