Тайный дневник Михаила Булгакова - АНОНИМYС

– Спасибо, дорогой друг, – прочувствованно сказал вслед ему Загорский. – Нет сомнений, что за свое милосердие в будущей жизни ты станешь сразу буддой.

– Вьючной лошадью я стану, чтобы все на мне ездили, – огрызнулся Ганцзалин.

– И такое может быть, – согласился Нестор Васильевич. – Смотри только, будь осторожен и никого случайно не убей.

Ганцзалин ничего не ответил, но выходя, хлопнул дверью весьма выразительно.

Тем временем дикая парочка – Аметистов и Буренин – неуклонно приближались к дому, где жил Херувим. Дом этот стоял в двух шагах от Зоиного, так что добрались они очень быстро, но за короткое время успели обсудить случившееся. – Крайне подозрительный господин, – озабоченно говорил Буренин, – надо бы его разъяснить.

– Да что там разъяснять, – отмахивался Аметистов, – обычный сыщик из бывших. Ну, пусть не совсем обычный, пусть с некоторыми способностями… Или, прости, ты что имеешь в виду? – вдруг нахмурился он.

Буренин загадочно молчал, энергично вышагивая коротенькими своими ногами по весенним лужам. Откуда-то на нем вдруг появились галоши, так что промокнуть он совсем не боялся. Солнце пригревало уже не первый день, снег сошел, всюду журчали ручейки, неся по улицам разный мелкий мусор, который так любят оставлять пролетарии в местах своей жизнедеятельности. Аметистов шел рядом, искоса поглядывал на напарника, ожидал ответа, но тот, кажется, решил о Загорском больше не говорить и прямо перешел к Херувиму.

– Церемониться нечего, – деловито заявил он, – устроим экс[29].

Аметистов поморщился: опять ты со своими эксами! Уймись уже, нас и так чуть не угробили из-за твоего браунинга. Дела надо обстряпывать тихо, интеллигентно. Раз-два – и брильянты у нас. Зачем привлекать к себе лишнее внимание?

На это Буренин обиженно отвечал, что эксы бывают разные, не только громкие, но и тихие. Так вот, он предлагает как раз-таки тихий экс.

– То есть кражу со взломом? – уточнил Аметистов.

Буренин надулся.

– Можешь называть это кражей, – сказал он обиженно, – Ильич называет это экспроприацией экспроприаторов. Китаеза изъял пальто, мы изымем у него брильянты. Все справедливо.

– Да, вот только есть небольшая разница в толкованиях, – заметил Аметистов. – Херувим просто подобрал никому не нужное выброшенное пальто, мы же собираемся присвоить совершенно чужие брильянты.

– Ну да – и что тебя тут смущает? – удивился Буренин.

– Ровным счетом ничего, – отвечал Аметистов.

Дверь Херувимовой каморки оказалась незаперта. Внутри никакого Херувима уже не было, однако в самом центре пустой комнаты стоял и злобно бранился Ганцзалин. Жилище, судя по всему, было оставлено хозяином совсем недавно. Вокруг царил беспорядок, все было разбросано, как будто кто-то впопыхах собирал только самое нужное.

– Кель сюрпри[30]! – развел руками Аметистов, испытующе глядя на Ганцзалина. – Надеюсь, это не вы предупредили нашего маленького ангела? – Еще чего, – хмуро отвечал Ганцзалин.

– Зачем же вы здесь?

– За тем же, зачем и вы, – буркнул Ганцзалин. – Брильянты никому еще не мешали.

И он, не прощаясь, вышел вон.

– Так я и знал, – раздраженно заметил старый тапер. – Этот Загорский со своим помощником теперь все время будут путаться под ногами. Надо было сразу влепить им пулю в лоб.

– Может быть, но в ответ влепили бы нам, – отвечал Аметистов. – А в мои планы вовсе не входит расхаживать по Москве с дыркой во лбу. Да и тебя это не украсит. Меньше шума и пыли, больше толку – вот наш лозунг.

– Что делать будем? – спросил Буренин, насупясь – он явно был не в восторге от товарищеской критики.

Аметистов был краток: искать. Китаец не иголка, в стоге сена не затеряется. Зато они теперь знают, что именно Херувим украл брильянты. Как искать – не вопрос. Китайцы на чужбине всегда собираются вместе. Надо найти ближайший китайский притон, а уж там наверняка про Херувима знают всё – в том числе и то, где он скрывается. Остальное – дело техники.

* * *

Но где же был сам ходя в этот чрезвычайно опасный для него момент? Разумеется, обхаживал Манюшку в квартире Зои Денисовны. Зашел туда Херувим под тем предлогом, что принес лекарство для Обольянинова, но войдя, тут же обо всем забыл и взялся за горничную.

Сегодня он был близок к цели, как никогда, но разговор начал с обычных своих заклинаний.

– Манюска, – говорил он, влюбленно глядя на предмет обожания, – едема Санхай, зеню тебя, люби-люби надо. Дети надо, семья надо, усё надо. – Ах, надоел ты мне со своей любовью, Херувимчик, – капризно отвечала Манюшка, у которой с утра болела голова. – Видеть тебя не желаю.

Херувим побагровел от злости.

– Види не цзылая? – взвизгнул он. – А это види?

На маленькой жесткой ладони его потусторонним блеском вспыхнуло изящное золотое колечко с изумрудом. Глаза у Манюшки загорелись, но спустя секунду она спохватилась и сделала безразличный вид.

– Что это у тебя, – сказала лениво, – колечко какое-то дешевое…

– Не есе десóво, – важно отвечал ходя. – Есе цзолото. Есе ицзумулуд.

Манюшка не выдержала. «Дай-ка посмотреть», сказала, выхватила колечко у Херувима из рук и тут же надела. На пальце ее кольцо начало переливаться чудесным зеленым светом, словно кусочек моря, и таким же светом озарилось лицо Манюшки.

– Правда, изумруд, – сказала он зачарованно, – красота-то какая.

– Твоё, далю! – щедро заявил ходя.

– Ой, Херувимчик, дорогой!

Манюшка запищала от радости, бросилась к нему на шею, обняла так, что хрустнули слабые Херувимовы косточки. Но он ничего, только обрадовался. Значит, любит его Манюшка, – да и какая девушка устоит против такого колечка?

– Это твое, исó много твое буди, – сказал он, едва Манюшка выпустила его из объятий и снова взялась рассматривать кольцо. – Только едема Санхай, холосо бýди.

Манюшка поглядела на него непонимающе.

– У тебя что – еще есть?

– Éсе, – гордо отвечал Херувим. – Много есе. Санхай едема – усё твое буди.

Манюшка глядела на него недоверчиво.

– Откуда у тебя?

– Цай толгуй, табак толгуй, тлава толгуй. Деньги бели – усё покупай.

Но Манюшка ему не поверила.

– Врешь ты, – сказала решительно. – Такое кольцо бешеных денег стоит, никакого чая не хватит.