Тайный дневник Михаила Булгакова - АНОНИМYС

– Впрочем, – внезапно сказал он, – есть один способ.

Зоя отняла руки от лица и поглядела на него. Во взгляде ее мерцала робкая надежда.

– Не знаю, однако, согласишься ли ты, – в раздумье продолжал Аметистов.

Зоя с готовностью отвечала, что согласна на все, готова, если потребуется, даже жизнь свою отдать.

– Жизнь пока не понадобится… – загадочно отвечал кузен. – И вообще, на жертвы пойдешь не ты.

* * *

Через пятнадцать минут Пельц зашла в спальню, где в тяжкой полудреме пребывал Обольянинов. Лицо у нее было совершенно опрокинутым. – Павлик, – сказала она, – я собираюсь открыть новое дело.

Разумеется, подлинную суть нового дела она графу не рассказала. Да и не могла рассказать, потому что он все равно бы не согласился…

В этот раз Аметистов был серьезен, как никогда.

– Я знаю, что предприятие твое прогорает, – сообщил он Зое сурово.

– Салон я держу не для денег, – отвечала та, слегка поколебавшись.

– Пес с ним, с салоном, – отмахнулся кузен, – твои поэты даже себя обеспечить не могут, не говоря уже о том, чтобы тебе деньги принести. Я говорю о твоей пошивочной мастерской. Все это время ты перебивалась с хлеба на квас, но кризис добрался и до тебя. Твои клиентки уже не могут платить, а если могут, так капризничают, что проще повеситься, чем их удовлетворить. Однако есть одно верное дело. Ты ведь знаешь, что ВЦИК только что объявил новую экономическую политику?

Зоя наморщила лоб. Да, кажется, продразверстку заменяют продналогом. Но это все крестьянские дела, какое ей до них дело?

– Самое непосредственное, – отвечал кузен. – Новая экономическая политика допускает рыночные отношения! Понимаешь ли ты, что это значит?

Зоя смотрела на него и молчала.

– Она понимает, – влез Буренин. – Ильич отменил военный коммунизм. Теперь у людей появятся деньги, а главное, товары. Спустя несколько месяцев мы не узнаем страну. Она расцветет, как райский сад.

Аметистов кивнул, подтверждая. Да, у людей будут деньги. У людей появятся иные интересы, кроме как налопаться и согреться. Сердца людские откроются для любви.

– Не уверен, что это будет любовь христианская, – уточнил он, – ну, да нам это все равно. Нам главное, чтобы за любовь платили деньги.

– Опять ты подбиваешь меня на преступление, – сказала Зоя безнадежно. – Ты хочешь, чтобы мы с Манюшкой вышли на панель?

Аметистов всплеснул руками: да при чем же тут они? Зоя будет лишь организатором и вдохновителем всех побед. «Вроде партии большевиков», – быстро вставил Буренин.

– Да хоть бы и большевиков, почему нет? – пожал плечами кузен. – Сейчас же ты сама, лично, не шьешь и не кроишь платья, верно? Так и тут. Ты будешь, как говорят наши друзья англосаксы, делать бизнес, а работать будут другие.

– Но откуда же я возьму этих других? – спросила Зоя по-прежнему безнадежно. – Не могу же я дать в газету объявление: «Ищутся девушки легкого поведения для законной и перспективной работы».

– Не можешь, – согласился кузен. – Но этого и не надо. На проституток рассчитывать не приходится, они сдадут тебя за медные копейки. Женщины должны быть проверенные и доверяющие тебе полностью.

– Но где же я таких возьму… – начала было Зоя, но вдруг запнулась, и глаза ее расширились. – Не может быть! Неужели ты думаешь, они согласятся?

– Еще как согласятся, – отвечал Аметистов. – Работа не пыльная, денег много. А, главное, дело, хорошо знакомое всем женщинам.

Зоя назвала его мерзавцем, но в глазах ее уже зажегся какой-то странный огонь.

– Главное – не считать наше общее предприятие притоном, – втолковывал ей кузен, и старый бомбист согласно кивал головой. – Все зависит от ракурса, с которого мы на это будем глядеть. Пусть это будет, ну, скажем, театр искусств. Да, именно так – театр искусств. Ведь искусство любви до сих пор остается самым востребованным. К нему по природе своей тянется все человечество, исключая разве что каких-нибудь футболистов, которые так быстро бегают, что у них просто не остается времени на дам, и они вынуждены удовлетворять себя сами. Но все остальные, безусловно, наши потенциальные клиенты. Именно сейчас, когда страна перешагнула черту простого выживания и у людей появятся деньги, именно сейчас мы можем развернуть по-настоящему выгодное предприятие. Тебе и делать ничего не придется. Ты только уговори своих дам, а уж я все организую и публику обеспечу. Буренин будет нас охранять…

– Пером и шпагой, – мяукнул Буренин.

– Шпагой или пистолетом – неважно. Важно, что в нашем деле у каждого будет своя роль.

Зоя молчала и смотрела в пол.

– А в противном случае… – наконец выговорила она.

– В противном случае в ближайшие пару месяцев вы с вашим графом разоритесь и пойдете на панель уже лично, – сурово отвечал Аметистов. – Ну же, решай, времени у тебя нет!

* * *

Клиентки Зоины согласились на предложение с удивительной легкостью. Разумеется, беседовала Зоя не со всеми, а только с избранными – то есть оказавшимся, как и она сама, на грани разорения. Деваться им все равно было некуда, а предприятие предлагалось весьма солидное – и к тому же деньги, не говоря уже о бесплатных нарядах.

Название «театр искусств» она забраковала, сказала, что от него за версту веет проституцией. Тебе виднее, отвечал Аметистов, тогда как? А вот как – они назовут это модными показами. Ее манекенщицы будут выходить на показ в откровенных костюмах, ну а уж там дальше не ее дело, как они договорятся с клиентами. Разве кто-то отменял любовь с первого взгляда?

Вся подготовка проходила в какой-то странной лихорадке и омерзительной суете. Временами, когда Зоя вдруг спохватывалась и останавливалась на миг, ей почему-то казалось, что в ней как будто что-то умерло. Сказать, что именно, она не могла, просто чувствовала, что в груди растет грязный мертвый ком, и ничто уже не доставляет ей былую радость.

Однажды она с криком проснулась среди ночи, разбудив Обольянинова.

– Что с тобой, милая? – сонным голосом пробормотал испуганный граф.

Зоя ничего не отвечала, только сидела на кровати, обхватив себя за плечи, и дрожала. Пришлось отпаивать ее водой, гладить, говорить ласковые слова. Придя в себя, Зоя вспомнила, что ей приснился кошмар. Она шла по дому и вдруг увидела, что не отражается в зеркале. Зоя бросилась к другому зеркалу, третьему, четвертому – везде ее встречала пустота. Она закричала и проснулась.

– Что же ты так испугалась? – не понимал граф и все гладил, и гладил ее по руке.

– Да как же не бояться! – воскликнула она. – Ты же помнишь, кто не отражается в зеркале?

– Кто не отражается? – со сна граф совсем почти не мог соображать.

– Мертвец не отражается, – закричала она, – мертвец! Я умерла, понимаешь, умерла!