Доктор звёздного флота - Татьяна Михаль

снимает мгновенно. Хватило бы и одной дозы, чтобы убрать боль как минимум на семьдесят два часа.

Я помогла ему принять вертикальное положение. Мужчина облокотился спиной о стену и закрыл глаза.

Налила ему стакан воды и помогла выпить.

— Я так понимаю, боль в ампутированной руке у вас появилась давно? Или после того, как поставили протез? — спросила, когда он отодвинул от себя стакан и прикрыл глаза.

Загорский молчал.

Что за тупая гордыня? Буду молчать, страдать и подыхать?

Я поджала губы, а потом длинно вздохнула и произнесла:

— Север, давай ты хоть сейчас не будешь козлом. Позволь тебе помочь.

Не открывая глаз, он безэмоционально ответил:

— Ты мне не поможешь. Поэтому вали отсюда, пока я ещё добрый. И забудь, что видела.

Я сжала руку в кулак. Так и хотелось от всей души двинуть в лоб этого невыносимого мужчины.

Но с другой стороны, как я могу ему помочь?

Взглянула на ампулы в ладони и покачала головой. Это довольно мощный препарат, сильнее него только запрещёнка с чёрного рынка с тучей побочек и пятидесяти процентной вероятностью летального исхода.

Не удивлюсь, если и её Загорский пробовал, но не помогло.

Боль в ампутированной конечности носит приступообразный характер. Она может вызывать много неприятных ощущений.

Например, чувство сдавливания, но это будет очень сильный мышечный спазм. Человеку кажется, будто его несуществующая конечность зажата в тисках, и она сжимается и сжимается, норовя расплющить ногу или руку.

Помимо сдавливания есть ещё ощущения, будто от сильных ударов тока.

И вишенка – сильное жжение и покалывание. Этот вид фантомно-болевого синдрома самый сильный. Называется каузалгический.

Но я так понимаю у Севера всё в одном флаконе. Это просто абзац.

Фантомные боли являются следствием ошибочной работы мозга. Он помнит тело таким, каким оно было до ампутации, и не хочет ничего менять. Даже такой протез, как у Загорского не помогает обмануть мозг, и он продолжает управлять тем, чего уже нет, посылает болевые сигналы к ампутированной конечности, и человеку больно.

Самое поганое в ситуации Севера, мозг блокирует лекарства для обезболивания.

Но ещё помимо фантомных болей причиной его агонии могут быть невромы. Это утолщения нервов, которые после разрыва врастают в соединительную ткань культи.

Разорванные волокна нарушают передачу информации в центральную нервную систему и как результат дарят человеку непередаваемые болевые ощущения.

— Есть что-то, что тебе реально помогает снять болевой синдром? — сделала очередную попытку ему помочь.

— Ничего… — ответил Загорский устало. — Агата… Уйди…

И снова его накрыла боль.

Тело его задёргалось, по телу прокатывались волнами спазмы, он весь дрожал и стонал.

Смотреть на подобные страдания тяжело. И самое преотвратное, что я понятия не имела, как ему помочь. Только если вырубить его.

— Снотворное? — предложила я.

— Пробовал, — выдохнул он сквозь стиснутые зубы. — Потом… откат… ещё сильнее… Лучше так…

Мне хотелось вслух выругаться.

Я поднялась с корточек и прошла по кабинету Загорского.

— Я перечислю препараты. Останови на том, какой ещё не пробовал.

Начала вслух называть обезболивающие и транквилизаторы и по мере того, сколько уже перечислила, а Загорский молчал, мои глаза становились круглыми, как тарелки.

Умолкнув, я в ужасе прошептала:

— И ты всё это перепробывал?

— Громова… Ты меня достала… — прорычал он и кое-как поднялся с пола.

Шатаясь, направился к своему креслу, толкнул меня плечом, затем со стоном опустился на своё место, сжал плечо и прошипел:

— Уходи. Я тебя прошу. Пока ещё нормально. Не заставляй меня идти на крайности.

Кажется, мы сейчас начнём по второму кругу.

— Север, — прошипела не хуже него. Села на его стол и заговорила: — Слушай, давай ты будешь вскрывать и ковырять мне мозг в другой раз. Я даже мешать тебе не буду. А сейчас позволь помочь тебе. Для начала дай осмотреть тебя.

Загорский скривился, взгляд ожесточился. Север зашипел сквозь зубы:

— Убрала с моего стола свой зад и живо убралась отсюда!

Так я его и послушала. Сложила руки на груди и произнесла, чуть ли не по слогам:

— Ты дурак. Грёбаный псих. Загорский, включи мозги, подобные приступы тебя убивают. А тот факт, что ты накачиваешь себя подобными препаратами, жизни тебе тоже не прибавляют. Насколько лет ты уже сократил себе жизнь?

— Громова, если у тебя нет препарата от моей боли, то засунь свои нотации себе в зад и вали отсюда на хрен, — выдохнул он резко и зло.

Взгляд его ярких бирюзовых глаз полоснул не хуже лезвия.

Я прикрыла глаза рукой и длинно вздохнула.

Чёрт, он прав.

Осмотрю я его и что дальше?

Он перепробывал все средства, а толку?

Посмотрела на стонущего мужчину и спросила:

— Спорт? Или плавание? Вода снимает боль.

— Не в моём случае… — едва слышно ответил мужчина.

Я потёрла шею, потом хрустнула ей и вдруг совершенно неожиданно вспомнила историю сестрёнки. Точнее, её бывшего парня.

Странно, что мой мозг вспомнил об этом. Я тогда слушала её вполуха.

В общем, её бывший парень был спортсмен, занимался греблей. И при этом не воспринимал никакие обезболивающие, предпочитал всё натуральное. И самое главное средство у него против любой боли был… не поверите, но это секс.

В общем-то, молодой мужчина избрал правильную тактику.

Я вдруг замерла и по-новому посмотрела на Загорского.

— Я знаю, как тебе помочь, — заявила я. Мой голос прозвучал удивлённо.

Север уставился на меня со скепсисом. Он продолжал массировать плечо. Хмыкнул и сказал:

— Удиви меня, Громова. Может, посмеюсь, и смех немного снимет боль…

Пожала плечами и проговорила:

— Если мозг не желает переключаться и блокирует все обезболивающие вещества, то его нужно просто обмануть. Переключить. Чтобы он занялся, кхм… другими конечностями.

Загорский скривил губы и проворчал:

— И чем же таким я удивлю свой мозг? Громова, ты казалась умнее, чем…

— Я вколю тебе лошадиную дозу тестостерона, — оборвала его резко.

Загорский от моего предложения даже рот раскрыл. Потом он тряхнул головой и прошипел:

— Ты спятила? Боль только усилится.

— Я говорю на полном серьёзе. И нет, не усилится. У тебя фантомная боль, Север. Если ты забыл.

Мужчина некоторое время буравил меня тяжёлым и задумчивым взглядом. Потом скривил губы в ехидной улыбке и ядовито прошипел:

— От стояка ты меня будешь избавлять? А ты не подумала своим умишком, что я буду сутки ходить возбуждённым, а то и дольше!

Я и бровью не