Гобелены Фьонавара - Гай Гэвриэл Кей

С тех пор, с тех потрясенных войной дней первого прихода Ракота Могрима, только еще один смертный побывал в этом месте, и он тоже был магом, последователем Амаргина, и был он вором. Вооруженный хитростью и коварством, маг Раэдет точно знал, когда можно безопасно проникнуть в Пендаран в поисках нужной ему вещи.

На один день, только на один день в году лес становился уязвимым, когда он горевал и не мог себя защитить. Когда круговорот времен года подходил к тому дню, когда Лайзен прыгнула с Башни, река, текущая мимо Анор, становилась красной и несла свои красные воды в убийственное море в память о ее крови. И все духи леса, которые могли, собирались у подножия Башни, чтобы оплакивать ее, а все те, кто не мог передвигаться, мысленно переносились в это место, чтобы видеть реку и Анор глазами собравшихся там.

И однажды утром такого дня пришел Раэдет. Без своего Источника, не окруженный аурой силы, он вошел в Священную рощу и опустился на колени у места рождения Лайзен, и взял Венец Лайзен, который лежал, сияя, на траве.

К тому времени, когда солнце село и снова чистые воды реки потекли в море, он сам уже бежал, бежал целый день без остановки, и находился очень близко от восточной опушки леса.

Тут Пендаран его увидел и узнал, что он сделал, но все самые мощные силы леса собрались у моря и могли сделать до боли немного. Они изменяли под ним лесные тропы, деревья перемещались и угрожающе смыкались вокруг убегающего человека, но он был слишком близко от Равнины, он видел высокую траву при свете заходящего солнца, а его воля и мужество были очень сильны, сильнее, чем у обычного вора, и он выбрался из леса – хоть они и причинили ему вред, и немалый, – и ушел снова на юг с сияющим предметом в руках, который носила одна лишь Лайзен. Поэтому сейчас с восторгом, с огромной общей радостью Пендаран осознал, что Венец вернулся домой. Он вернулся домой, но он болен, шептали друг другу духи. Ему должно быть очень больно, раз огонь в нем погас, на лбу того, кто превратил дерево в факел. Он сойдет с ума, и с него сдерут кожу, с души и с тела, прежде чем позволят умереть. Так они клялись друг другу: диэна – листьям деревьев-часовых; листья – молчаливым силам и поющим силам; темные, бесформенные ужасы – старым, неподвижным, пустившим глубокие корни, которые некогда были деревьями, а теперь стали чем-то большим и хорошо разбирались в ненависти.

На мгновение перешептывание прекратилось. В то мгновение они услышали Кернана, их повелителя. Они услышали, как он произнес вслух, что этому существу давно пора умереть, и они возрадовались его словам. Теперь ничто их не остановит, никакой голос Бога не удержит их от убийства.

Жертву вели в рощу деликатно, лесные тропы ложились гладко и плавно ему под ноги. Пока он шел, его судьба была решена, и также принято решение, кто его осуществит. Все силы леса пришли к общему согласию: каким бы ужасным ни было его святотатство, каким бы жгучим ни было желание самим совершить это убийство, они не поднимут руку на того, кто носит на голове Венец Лайзен.

Существовала еще одна сила, самая могучая из всех. Сила земли. Пока покорного Дариена направляли к Священной роще, духи Пендарана послали вниз призыв к хранителю, спящему под этим местом. Они разбудили Старейшего.

В лесу было очень темно, но, даже когда он пребывал не в своем собственном обличье, он очень хорошо видел ночью. В каком-то смысле в темноте ему было даже легче, что тоже внушало ему беспокойство. Эта притягательность темноты напоминала ему о ночных голосах, зовущих из зимы его детства, и как его влекло к ним.

А это напомнило ему о Финне, который удерживал его и говорил, что ему надо ненавидеть Тьму, а потом оставил его одного. Он помнил тот день, он всегда будет его помнить: день его первого предательства. Он тогда сделал цветок на снегу и раскрасил его силой своего взгляда.

В роще было тихо. Теперь, когда он пришел сюда, шорох листьев стих до еле слышного шепота в ночи. В воздухе стоял запах, которого он не узнал. Трава на поляне под его ногами была гладкой, ровной и мягкой. Луны он не видел. Звезды сияли над головой, с маленького кружка неба, обрамленного нависающими деревьями.

Они его ненавидели. Деревья, листья, мягкая трава, духи, прячущиеся за стволами деревьев, диэна, выглядывающая из листьев, – все они ненавидели его, он это знал. Ему следовало испугаться, понимал он в глубине души. Ему следовало прибегнуть к собственной силе, чтобы вырваться на свободу из этого места, заставить их всех заплатить за их ненависть, в пламени и дыму.

Кажется, он не мог этого сделать. Он был один и устал, и испытывал боль, которую не мог бы выразить словами. Он был готов к концу.

Возле северного края поляны возвышался холм, поросший травой, а на нем распустились в темноте ночные цветы. Он подошел. Цветы были очень красивые; это их запах стоял на поляне. Осторожно, чтобы не нанести дальнейшего вреда и оскорбления, Дариен сел на траву холмика между двумя кустами темных цветов.

И тут же раздался нарастающий, яростный рев леса. Он вскочил с невольным криком протеста. Он был осторожен! Он никому не причинил вреда! Он только хотел посидеть немного в залитой звездным светом тишине, прежде чем умрет. Он вскинул руки с открытыми ладонями в безнадежной попытке примирения.

Постепенно шум стих, хотя после него осталось нечто вроде барабанного боя, ворчание, еле слышное под травой рощи. Дариен перевел дух и еще раз оглянулся.

Все было неподвижным, кроме листьев, тихо шелестящих под ветром. На самой нижней ветке одного из деревьев рощи сидела маленькая гейала, вопросительно задрав мягкий пушистый хвостик. Она смотрела на него со сверхъестественной серьезностью. Если бы он был в обличье филина, подумал Дариен, гейала при одном взгляде на него пустилась бы наутек. А теперь, наверное, он выглядел безобидным. Любопытство. Всего лишь мальчик, отданный на милость леса, который не был милостивым.

Ну и хорошо, решил он с каким-то смиренным отчаянием. Так даже легче. Все, начиная с его самых первых воспоминаний, твердили ему о выборе. О Свете и Тьме, о выборе между ними. Но они сами не могли выбрать или решить между собой насчет него: Пуйл, который привел его к Древу Жизни, хотел, чтобы Дариен стал старше, чтобы он приобрел свой облик и получил доступ к более обширным познаниям. Кернан, повелитель зверей, хотел знать, почему ему вообще позволили жить. Седовласая Видящая с испуганными глазами дала ему сверкающий источник Света и смотрела вместе с ним, как Свет погас. Потом она послала его к матери, которая прогнала его прочь. Финн, даже Финн, который учил его любить Свет, ушел, не попрощавшись, чтобы найти собственную Тьму в огромных пространствах среди звезд.

Они говорили о выборе, о том, что он балансирует между матерью и отцом. Слишком тонким было это равновесие, решил он. Слишком трудный выбор для всех них, и в самом конце для него тоже. Так легче, легче отказаться от этой необходимости решать, сдаться лесу в этой обители древних сил. Принять свою смерть, от которой всем станет лучше. Мертвый не может быть одиноким, подумал Дариен. Не испытывает такой боли. Они все его боятся, боятся того, что он может сделать со своей свободой выбора, того, кем он может стать. Больше им не надо будет бояться.