Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Из подчинения правительства выходило казачество. Обвинения Керенского против Каледина было решено расследовать по старинному казачьему праву — Войсковым Кругом, который только и мог судить выборного Атамана. Круг собрался 5 сентября, Каледин сложил перед ним свои полномочия и предстал как частное лицо. «Большой Войсковой Круг устроил Каледину овацию и постановил заслушать его речь стоя»[2482]. Каледин дал честное слово гражданина-Донца, что телеграммы-ультиматума с объявлением войны России он Временному правительству не посылал, о передвижениях казачьих частей не знал. Тут на Круге появился Скобелев, чтобы поддержать обвинения против Атамана. «Ни на один из вопросов, которые ему в упор ставил Каледин, Скобелев ответить не мог. Выяснялось, что все обвинения строились исключительно на сообщениях прессы».

— Как могло правительство, питаясь ложными слухами и сплетнями, отдать приказ о моем аресте, зная, что приказ может вызвать самосуд толпы надо мною? — поинтересовался Каледин.

Скобелев смог только выдавить несколько слов про прерогативы верховной власти.

— Теперь вы видите, каково правительство! — закончил атаман под бурю оваций Круга[2483].

Войсковой Круг назвал обвинения в адрес Каледина «плодом расстроенного воображения трусов»[2484]. Решение Круга от 10 сентября гласило: «Донскому Войску, а вместе с ним всему казачеству нанесено тяжелое оскорбление… Признавая устранение народного избранника грубым нарушением начал народоправства, Войсковой Круг требует удовлетворения: немедленного восстановление Атамана во всех правах, срочного опровержения всех сообщений о мятеже на Дону и немедленного расследования, при участии представителей Войска Донского, виновников ложных сообщений и поспешных мероприятий, на них основанных». Каледин вновь вступил в обязанности Атамана.

Ответом стала сколь покаянная, столь и самонадеянная телеграмма Верховского: «От имени Временного правительства счастлив засвидетельствовать, что недоразумения первых дней рассеяны… Клеветнические наветы на казачество должны умолкнуть, виновность отдельных лиц может быть установлена судебным разбирательством. Генерал Каледин во исполнение своего гражданского долга должен безотлагательно явиться в Могилев к председателю Следственной комиссии для дачи показаний». Следует ли говорить, что Круг постановил, чтобы Каледин ни в коем случае не ехал в Могилев: «1) Временное правительство не имеет власти гарантировать безопасность Каледину от самосудов разнузданной черни, направленной Керенским против Корнилова и Каледина. 2)«С Дона выдачи нет»[2485]. Если следствию что-то надо узнать, пусть комиссия приезжает в Новочеркасск.

Приказы правительства перестали выполняться. «Утро России» 21 сентября рассказывало, как Верховский отдал «приказ Донской бригаде двинуться на усмирение Туркестана. В ответ на это представители казаков категорически заявили военному министру, что донские казаки на усмирение не пойдут… Когда казаки были посланы в Петроград на усмирение большевиков, казачьи части, исполнившие этот приказ Временного правительства, были названы мятежниками и «корниловцами». Больше такого отношения к ним казаки терпеть не желают и поэтому на усмирение не пойдут. Верховский спросил депутатов, для чего собственно держит Дон у себя две казачьи дивизии… Казачьи части необходимы для защиты матерей, сестер и дочерей находящихся на фронте казаков от произвола рабочих и солдатских депутатов на Дону»[2486].

С Петроградом казачество говорило уже таким языком: «Когда же Временное правительство отрезвится от этого угара (большевистское засилье) и положит решительными мерами конец всем безобразиям?»[2487] Керенский объявится у Каледина в Новочеркасске после его свержения в двадцатых числах ноября. Каледин его не примет.

Меж тем расследование дела о корниловском мятеже неспешно катилось в никуда. Корнилова и других фигурантов его дела перевозили из Могилева в Быхов. Возмущенный представитель ВЦИК Советов в Следственной комиссии Шубников доносил: «Ночью с 11 на 12 в 3 часа Корнилов и другие арестованные были посажены на автомобили и отправлены на вокзал. На вокзале арестованные совсем не были укарауливаемы… Создавалось впечатление, что здесь не изменники и предатели родины, а милые друзья, которые расстаются для скорого свидания. Изменники и предатели свободно по платформе переходят из вагона в вагон, пока, наконец, не устраиваются очень удобно в одном вагоне… Поезд ночью же прибыл в г. Быхов, где без всякого караула, в несколько приемов арестованные и их громоздкий багаж перевезены на автомобилях в здание женской гимназии. Предатели устроились более чем комфортабельно. Свобода полнейшая. Из Ставки на автомобилях везут им яйца, молоко, масло. Не забыт и лучший повар Могилева, взятый из гостиницы «Бристоль»[2488].

Корнилов в новом месте своего заключения — женской гимназии, где раньше был католический монастырь — давал интервью корреспонденту «Раннего Утра»:

— Меня обманули. Лица, бросившие меня в последнюю минуту, знали о каждом моем шаге. О, трусы! О, предатели! Мои верные текинцы спасли меня от самосуда толпы. Судить военно-революционным судом им, по-видимому, не удастся. Ведь они прекрасно понимают, что на суде я раскрою эту неслыханную, чудовищную историю. У меня есть неопровержимые доказательства.

Принесли газеты, и Корнилов весь ушел в чтение, иногда восклицая вслух:

— Какая ложь! О, трусы![2489]

Пресса 19 сентября сообщала: «По полученным в Киеве сведениям, дела об арестованных на Юго-Западном фронте генералах Деникине, Маркове, Орлове, Эрдели и Ванневском будут слушаться совокупно с общим делом ген. Корнилова… Пока же предложено названных генералов перевести из Бердичева в город Быхов, где содержатся ген. Корнилов и прочие арестованные»[2490]. Транспортировка Деникина и компании едва не закончилась плохо. «Солдаты заставили провести генералов с гауптвахты на вокзал пешком через весь город. Шествие генералов по городу сопровождалось тысячами возбужденных солдат и представляло жуткое зрелище. Толпа неистовствовала, свистала и кричала: