Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Немецкий удар — в том числе для большего психологического эффекта — наносился большими силами. В восточную часть Балтийского моря были переброшены 2/3 германского флота: более 300 боевых и вспомогательных кораблей, включая 11 дредноутов, 9 крейсеров, 56 эсминцев, для высадки на островах подготовлен 25-тысячный десантный корпус. Отряду были приданы 6 дирижаблей и 94 самолета. Наступление немецкого флота принял на себя отряд морских сил Рижского залива под командованием адмирала Михаила Коронатовича Бахирева: два линкора, три крейсера, 3 канонерские лодки, 12 новых эсминцев типа «Новик», 22 эсминца и миноносца старых серий. Острова защищали войска Моозундской укрепленной позиции в составе 14 тысяч человек с 30 самолетами[2501].

В ночь на 4 октября германская эскадра, завершив траление, проникла в Рижский залив. Здесь неравный бой с ней приняли линкоры «Гражданин» и «Слава», крейсер «Баян» и миноносцы. После потери линкора «Слава» и тяжелых повреждений, нанесенных остальным судам эскадры, она отошла во внутренние воды Моонзунда. Главные силы Балтийского флота в боях участия не приняли, не в последнюю очередь, учитывая моральное состояние личного состава Балтийского флота. К 7 октября весь архипелаг — острова Эзель, Моон, Даго — был захвачен врагом. Немцы взяли в плен 20 тысяч человек, захватили сотню орудий. И начали демонстративную высадку десанта на материк южнее Гапсаля[2502].

Но легкой прогулки у немцев не получилось. Русский флот в последней для себя битве Первой мировой войны продемонстрировал сохранявшуюся боевую мощь. Было потоплено 15 германских миноносцев и эсминцев, 4 тральщика, 7 других кораблей. Повреждены 5 линкоров, крейсер и 14 эсминцев и миноносцев. Российские потери в родных водах были меньше: потоплены два корабля (броненосец «Слава» и «эсминец «Гром»), повреждены еще семь кораблей. Русский флот ушел в Финский залив[2503].

Тем не менее Гинденбург был доволен: «Эзельская операция являет собой пример единственного полностью удавшегося совместного предприятия двух наших основных сил в этой войне — сухопутной армии и флота… Нервное напряжение в Петербурге нарастает, грозя перейти в неконтролируемый процесс… То, что посреди всеобщего хаоса еще кажется прочным и устойчивым, все сильнее захлестывает пенящаяся красная волна; камень за камнем рушатся государственные основы»[2504].

Расчеты немецкого командования оправдались. «Петроградом действительно овладело паническое настроение, но страна и армия в толще своей отнеслись к новому поражению совершенно равнодушно… Совет решил, что Керенский желает отдать немцам столицу и что спасение Петрограда и страны заключается в переходе власти в руки Советов и в скорейшем заключении мира»[2505].

Основная российская и западная пресса писала о разгроме российского флота, порожденном большевистским разложением флота. Неудачу боевых операций Керенский в своем приказе отнес на счет развала дисциплины Балтийского флота. II съезд Балтийского флота, обсудив «провокационный приказ Керенского», вынес постановление, в котором потребовал от ВЦИКа и Центрофлота «немедленного удаления из рядов Временного правительства авантюриста Керенского как лица, позорящего и губящего своим бесстыдным политическим шантажом в пользу буржуазии великую революцию, а также вместе с ней весь революционный народ». Одновременно съезд решил: «Тебе же, предавшему революцию, Бонапарту-Керенскому, шлем проклятия в тот момент, когда наши товарищи гибнут под пулями и снарядами и тонут в волнах морских, призывая защищать революцию»[2506].

Деникин справедливо замечал: «Армии предстояло сыграть решающую роль в октябрьском перевороте: как прямым содействием ему Петроградского гарнизона, так и отказом фронта от борьбы и сопротивления»[2507]. Головин подтверждал, что у «крайне левой стороны уже была готова и вооруженная сила: запасные (тыловые) войска. Эти войска всецело попали под влияние большевиков. Депрессия после неудачи июльского восстания была теперь совершенно смыта «победой» над генералом Корниловым… Расположенные в главных городах Империи, с общей численностью в 1 000 000 солдат, они представляли собой большую силу, которая совершенно обеспечивала большевикам захват власти, когда они пожелают»[2508].

Особое внимание большевики, естественно, уделили столичному военному округу, который стремительно переходил под их контроль. 3 октября Нокс записал в дневник: «Помощник командующего округом Кузьмин, хотя он и друг Керенского, считает, что карьера последнего подошла к концу. Он считает, что весь гарнизон перешел на сторону большевиков»[2509].

Новый командующий Петроградским округом полковник Георгий Петрович Полковников вряд ли был в состоянии этому помешать. Генерал Краснов назвал его «продуктом нового времени»: «Это тип тех офицеров, которые делали революцию ради карьеры, летели, как бабочки на огонь, и сгорали в ней без остатка… 34-летний полковник становится главнокомандующим важнейшим в политическом отношении округом с почти двухсоттысячной армией». Всем было известно о его измене Корнилову[2510]. Крупным военным организатором или авторитетным начальников Полковников точно не был, он не мог держать в порядке собственный штаб, не говоря уж об округе.

Глобачев после полугодового заключения в тюрьме (квартира разгромлена, имущество растащено) был зачислен в резерв округа. «Жалкое зрелище представлял из себя некогда блестящий и строгий штаб Петроградского военного округа. Личный состав служащих, особенно писарей и мелких чиновников, обнаглел до последней степени. Порядка и дисциплины никакой; каждый, кто хотел, особенно из солдат или лиц гражданских, входил куда угодно без доклада, лазил в шкафы, рассматривал даже самую секретную переписку — без малейшего сопротивления чинов штаба… Начальство штаба и сам начальник штаба генерал Багратуни были всецело в руках различных депутатов от разных совдепов и не могли проявить не только инициативы, но даже отдать приказания в пределах предоставленной им законом власти»[2511].