Азиатская Европа - Мурад Аджи

То было вторжение России в исламский мир…

1854 год ознаменовался и другим событием: началась христианизация Алтая. Вели ее миссионеры из России во главе с Василием Вербицким. Несомненно, то были честные, уверенные в правоте дела люди, однако, судя по запискам Вербицкого и Ландышева, их очень удивило, что алтайские инородцы крестились «навыворот» — слева направо. Что прекрасно знали иные сюжеты Ветхого Завета, уверенно говорили об Адаме, Еве, о бессмертии души, ангелах, вратах ада. Будто читали Библию или «Божественную комедию» Данте… Российским миссионерам и в голову не пришло, что находятся на земле, которую в Европе называли Эдемом — Раем земным. Отсюда в мир пришли религия и знания о Боге Небесном.

Круг сомкнулся.

Великое переселение народов, начавшееся на Алтае в V веке до новой эры, завершилось в XIX веке преобразованием самого Алтая, его древние монастыри пали. С ними закончилась история Дешт-и-Кипчака, прошло Средневековье — время рыцарей и рыцарства, благородства и чести… Религия Запада, по-своему исправившая священные книги Алтая, окончательно превратилась в политику.

Власть над миром перешла из одних рук в другие.

На руинах тюркской державы поднималась Россия, ее создавали иезуиты, делая буфер между двумя мирами — Востоком и Западом. Она жила, не замечая крепостных, столоначальников и жутчайшей нищеты, царившей вокруг. Ей поставляли из Европы придворную свиту, правящую бюрократию, и она медленно гнила: революция 1917 года была итогом ее слабости. Закономерным итогом, который предсказал французский маркиз Астольф де Кюстин, побывавший в России XIX века и оставивший двухтомник «Россия в 1839 году», о нем долго говорила просвещенная Европа.

Книгу перевели на русский язык, но издали с сокращением. Русские тогда впервые увидели себя такими, каковы были на самом деле. Дорожные письма де Кюстина приоткрыли суть: из темных изб, из нищих рабов с красивыми лицами и состояла Россия, они — плоды ее новой духовной культуры. Люди-вещи, которые при жизни умирают, гниют, силясь выжить, и потому воруют и пьют. А далее вывод, обжигающий своей неожиданной правдой: «Скажем точнее, русского народа нет… есть императоры, есть крепостники, царедворцы, тоже имеющие крепостных, но все это не составляет народа». Для цивилизованного европейца Россия была примером дикости, которую сами русские уже не замечали.

Точнее, пожалуй, о тогдашней России не говорил никто. Разве что Н. В. Гоголь или М. Е. Салтыков-Щедрин?..

Правда вызвала шок, но то была не вся правда. Де Кюстин не знал «тюркскую» историю Франции и России, не слышал о Великом переселении народов, его книгу отличали неудержимый дух познания и эмоции. Иначе быть не могло, он же примерный католик. Однако страсть к поступку жила в его крови, она от предков, владельцев старинного «варварского» поместья. Тем интересна эта книга: цивилизованный Западом тюрк судил о том, чего не понимал, — о Востоке. О родине своих предков и их религии.

Его суждения красивы, точны, резки, но абсолютно беспомощны. Как и сам Запад, который возвышался, унижая Восток. Так росло его величие!

«…Я жалею о том, что не мог разгадать одной тайны — малого влияния религии… Где причина ничтожества Русской церкви…» — наивно спрашивал француз, не знавший всех последствий инквизиции. И сам, словно по воле Божией, давал ответ на свой вопрос: русский «император, зная, что древность — вещь почитаемая, хочет, чтобы церковь, построенная вчера, чтилась, как старая, он говорит, она стара, и она таковой становится… кто сомневается, тот мятежник». Почему? Этого де Кюстин и не понимал.

Ответ он предлагал искать читателю, который тоже не знал, что «беспомощной и гнуснейшей» Русь, названную Россией, сделал Запад. Утаив ее историю, иезуиты силились придумать свою, новую… Но не получалось! Люди не желали забывать свое прошлое, они передавали его из уст в уста, как сокровенную тайну.

Как тут не вспомнить пророчество древних: «Небо знает, земля знает, ты знаешь, я знаю — кто говорит, что никто не знает?»