Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Мысль, что Холокост стал результатом Просвещения, абсурдна, если не омерзительна. Как мы знаем из главы 6, в ХХ в. не появился геноцид, а пришло понимание, что в геноциде есть что-то дурное. Технологическая и бюрократическая механика Холокоста мало повлияла на окончательное число его жертв, массовые убийства не зависят от новаций, о чем нам напоминают окровавленные мачете геноцида в Руанде. Нацистская идеология, как и национализм, романтический милитаризм и коммунизм той же эпохи, явилась продуктом Контрпросвещения XIX в., а не той линии мысли, что связывает Эразма, Бэкона, Гоббса, Спинозу, Локка, Юма, Канта, Бентама, Джефферсона, Мэдисона и Милля. Настоящая наука без труда доказывает, что научные претензии нацизма были смехотворно псевдонаучны. В недавнем блестящем эссе философ Яки Меншенфройнд критикует предположение, будто рациональная мысль Просвещения несет ответственность за Холокост:

И наконец, давайте рассмотрим предположение, что разум не способен устоять перед наплывом эмоций: хвост, который пытается вилять собакой. Психологи Дэвид Писарро и Пол Блум доказывают, что оно выросло из сверхинтерпретации феномена нравственного оцепенения и других инстинктивных реакций на моральные дилеммы[1852]. Даже если решение принимается на основе интуиции, сама интуиция — результат предшествующего морального рассуждения, которое могло совершаться или в самостоятельных раздумьях, или в спорах за обеденным столом, или через усвоение норм, сформулированных в предыдущих дебатах. Предметные исследования подтверждают, что в критические моменты жизни (например, женщина решает сделать аборт) или в переломные моменты в истории общества (борьба за гражданские права, права женщин и геев, участие страны в войне) люди предаются мучительным размышлениям и раздумьям. Мы видели, как мощные нравственные сдвиги начинались с идеи, ставшей результатом кропотливой мыслительной деятельности, идеи, которая, в свою очередь, сталкивалась с яростными возражениями. Но как только спор разрешен, одержавшее верх представление укореняется в человеческой душе и стирает все, что было до него. В наши дни вопрос, должны ли мы сжигать еретиков, держать рабов, сечь детей или колесовать преступников, вызывает недоумение, а ведь именно такие дебаты всерьез велись столетия назад. Более того, Джошуа Грин, изучавший проблему вагонетки, сканируя мозг испытуемых, обнаружил и нейроанатомическую базу взаимных уступок интуиции и размышления: эти моральные способности опираются на разные нейробиологические структуры[1853].

~

Когда Юм написал, что «разум является и должен быть только рабом страстей», он вовсе не имел в виду, что мы должны рубить сплеча, выходить из себя и по уши влюбляться не в тех, в кого надо[1854]. Он формулировал логическое утверждение: разум как таковой не более чем средство вывести одно верное заключение из другого, и для него не важен их нравственный смысл. Тем не менее существует ряд причин, почему разум, по словам Юма, объединяясь с «неким голубиным началом», имеющимся в нашей природе, должен «направлять решения нашего ума и в тех случаях, когда все явления одинаковы, трезво отдавать предпочтение тому, что полезно и служит человечеству, перед тем, что пагубно и опасно». Давайте рассмотрим те способы применения разума, что дают нам надежду на снижение уровня насилия.

Хронологический порядок, в котором Гуманитарной революции предшествуют Век разума и научная революция, напоминает нам об одной из основных причин — той, что отражена в остроте Вольтера: абсурд ведет к зверствам. Разоблачение вздора, вроде того что боги требуют жертвоприношений, ведьмы накладывают заклятья, еретики попадают в ад, евреи отравляют колодцы, животные ничего не чувствуют, дети одержимы, африканцы звероподобны, а короли — помазанники Божьи, неизбежно подрывает многие обоснования насилия.

Второй усмиряющий эффект разума состоит в том, что он неотделим от самоконтроля. Вспомните, что эти две черты статистически коррелируют, а их физиологические основы в структурах мозга частично совпадают[1855]. Именно разум, просчитывая долговременные последствия своих действий, мотивирует наше «я» контролировать себя.

К тому же самоконтроль — это не просто избегание опрометчивых выборов, способных повредить нашему будущему «я». Это еще и подавление некоторых базовых инстинктов ради мотивов, которые кажутся нам более достойными. Применяя изощренные лабораторные методы — измеряя скорость ассоциации белых и черных лиц со словами «плохой» и «хороший» и наблюдая за активностью миндалины в нейровизуализационных экспериментах, ученые показали, что у многих белых людей наблюдается небольшая висцеральная негативная реакция на афроамериканцев[1856]. Но глубокие изменения в установках относительно афроамериканцев, которые высказывают белые (см. рис. 7–6, 7–7 и 7–8), а также несомненная уживчивость представителей разных рас, живущих и работающих бок о бок, показывают, что люди способны отдать здравым рассуждениям приоритет над предвзятостью.

Мышление может взаимодействовать и с нравственным чувством. Каждая из четырех реляционных моделей, рождающих моральные побуждения, характеризуется определенным стилем мышления. Каждый из них можно соотнести с математической шкалой, и каждый снабжен собственным набором когнитивных интуиций[1857]. Общинное распределение мыслит категориями «все» или «ничего» (это называется номинальной шкалой) — человек или принадлежит к избранной группе, или же нет. Этот тип мышления опирается на интуитивную биологию и принадлежащие ей представления о чистой сущности и возможных загрязнителях. Распределение на основе авторитета использует порядковую шкалу — линейное ранжирование иерархии доминирования. Ее когнитивное устройство — интуитивная физика пространства, силы и времени: людям высокого ранга приписываются больший размер, сила, рост и первый номер в ряду. Соблюдение равенства измеряется на шкале интервалов, что позволяет сравнить два количества и выяснить, какое из них больше; однако оно не имеет представления о пропорциональности. Соблюдение равенства опирается на такие процедуры, как размещение на одной оси, расчет по порядку или сравнение на шкале весов. Только рыночная оценка (и рационально-правовое мышление, частью которого она является) позволяет размышлять с точки зрения пропорциональности. Рационально-правовая модель требует неинтуитивных инструментов математики символов, таких как дроби, проценты и возведение в степень. И как я упоминал, рыночная оценка доступна далеко не всем, ибо требует навыков счета и письма, обогащающих мыслительный аппарат.