В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов

В этот день Ленин диктует сестре письмо Сталину для членов Политбюро: «Покорнейшая просьба освободить меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность может вывести человека из себя и довести до беды… Убедительно прошу избавьте меня от Ферстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Ферстер и Клемперер участвовали достаточно»2069.

После ознакомления с этим письмом членов Политбюро Троцкий на бланке председателя Реввоенсовета пишет пространную записку: «1. Клемпереру посетить В.И. еще один раз вместе с Ферстером и затем уехать. 2. Ферстера поселить здесь. О его визитах к В.И. особо условиться».

А в конце самое главное: «Обратить внимание врачей, пользующих В.И., на то, что больной будет чем дальше, тем больше расширять рамки установленного режима и что поэтому необходимо ему твердо внушить необходимость строго подчиняться режиму в течение продолжительного времени и что только таким путем будет обеспечено полное восстановление работоспособности.

В качестве одного из способов воздействия на больного (если другие способы оказались недостаточны) возможно прямое постановление ЦК партии, предлагающее больному строгое соблюдение режима. Такое постановление может быть вынесено только по соглашению с врачами»2070. Тон и содержание этой записки вряд ли нуждаются в комментарии.

17 июня Сталин ответил Владимиру Ильичу: «Т. Ленину. В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Ферстера в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления… По поручению Политбюро Сталин. 17/VI—22 г. P.S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев. Сталин»2071.

Письма эти, между прочим, свидетельствует о том, что с самого начала болезни весь ход лечения и все действия врачей непременно согласовывались с Политбюро. И если по многим другим проблемам между членами Политбюро возникали разногласия, то по вопросу о «режиме» для Владимира Ильича их не было. Так что «полный покой» был санкционирован.

Ленин настаивал на отъезде немецких врачей, считал, что вокруг него подняли слишком много шума и суеты, что он «на верном пути к выздоровлению и совершенно нет необходимости в “этих тратах”». Но 20 июня Клемперер вновь приехал в Горки и, судя по разговору, прощаться не собирался.

Ленин опять диктует записку Сталину, в которой настаивает на отправке Клемперера и Ферстера из России. Сталин посылает ее по кругу членам Политбюро, и каждый письменно фиксирует свою позицию. Троцкий: Ленин понял, что его просьба не выполнена, и это «свидетельствует о “бдительности”, но согласиться на эти предложения, конечно, нельзя». Зиновьев: «Немцев оставить, Ильичу – для утешения – сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами…» Остальные члены ПБ – Томский, Каменев, Сталин – соглашаются с Троцким и Зиновьевым2072.

В какой-то форме (вряд ли в столь пренебрежительной, как высказался Зиновьев) Ленину сообщают о мнении членов Политбюро. И тогда он принимает свое решение – отказаться от установленного для него режима. Днем 21 июня он работает над своим выступлением на декабрьском съезде Советов, а когда узнает, что в Горки к брату Дмитрию Ильичу приехала жена с маленькой дочкой Ольгой, вопреки всем запретам отправляется их проведать во флигель2073.

Вечером того же дня Владимир Ильич признался Кожевникову, что ему «без политики жить трудно», что полное безделье лишь угнетает его, необходимо какое-то дело. И для него таким делом может быть только политика. Даже тогда, когда он – по болезни – вроде бы и не занимается ею, все равно все его мысли только об этом. «Политика – вещь, захватывающая сильнее всего, – сказал он. – Отвлечь от нее могло бы только еще более захватывающее дело, но такого нет»2074.

23-го, когда Ленин спускался с лестницы, чтобы погулять в парке, вновь случился спазм, и он упал. Но и это его не смутило. Отныне, сказал он Пакалну, будем гулять вместе и на вас, «кроме полицейских функций, будут лежать и медицинские». И еще попросил, чтобы в его комнате кресла поставили так, чтобы при ходьбе они всегда были под рукой. В общем, было ясно, что о постельном режиме теперь уже говорить не приходится2075.

24 июня все тот же Клемперер, а также Крамер, Левин, Кожевников, Семашко провели консультацию. Пока собирались, Владимир Ильич стал расспрашивать Семашко о видах на урожай, об открывшейся 15 июня Гаагской конференции и начавшемся 8 июня процессе над эсерами. Но разговор прервали, так как, по мнению врачей, говорить о «политике» было еще рано. Это, впрочем, нисколько не мешало самому Клемпереру в разговоре с Владимиром Ильичом не только переходить с немецкого языка на английский и наоборот, но и выспрашивать его мнение о Сан-Стефанском договоре и Берлинском конгрессе 1878 года, об оценке роли Горчакова и Бисмарка2076.

Когда Кожевников сказал, что для Владимира Ильича необходимо найти дело не менее интересное, чем политика, видимо, Клемперер тут же предложил: простые, но достаточно азартные игры. Ему ответили, что все попытки усадить Ленина за домино он отверг – «забивать козла» Владимир Ильич не хотел. Тогда пусть играет в шахматы, продолжил доктор, но непременно с более слабыми противниками. Для Ленина – заядлого шахматиста – это звучало просто оскорбительно. «Это они меня за дурака считают», – сказал он Кожевникову, и на глазах у него появились слезы2077.

После этого Клемперер в Горках уже не появлялся. Ферстер остался. Он продолжал регулярно посещать Владимира Ильича, и отношения явно стали налаживаться. Существенную роль в этом сыграло, видимо, и то, что Ферстер, как отметила Мария Ильинична, всегда «старался, если к тому была хоть какая-нибудь возможность, пойти навстречу Владимиру Ильичу в высказываемых им желаниях»2078.

Симптомы болезни проявлялись без всякой видимой причины. Утром 26-го он чувствовал себя великолепно. Сделал гимнастику, походил по комнате и решил присесть у окна. Но именно в этот момент произошел спазм, и Владимир Ильич буквально рухнул в кресло. Хотел позвать Кожевникова, но не мог вспомнить его отчество.

Приступ вскоре кончился. А когда пришли Надежда Константиновна, Мария Ильинична и врач, Ленин лишь пошутил: «Когда министр или нарком абсолютно гарантирован от падения? Когда он сидит в кресле». Он сказал это смеясь, но, как записал Кожевников, его смех «произвел впечатление смеха сквозь слезы. Глаза грустные и влажные»2079.

А дело для Владимира Ильича все-таки нашли. Были необходимы какие-то упражнения для рук, и 30 июня из совхоза Горки пришла работница и стала учить его плетению корзин. Это было незнакомо и интересно, но, естественно, «политику» заменить не могло.

2 июля случилось так, что привычная «блокада» общения была прервана. В Горки приехала Инночка Арманд – дочь Инессы. Кожевников записал: «Было свидание с дочерью недавно умершей хорошей знакомой в течение 5 минут. Расспрашивал об ее жизни». После смерти Инессы Ленин и Крупская всячески опекали ее. Пяти минут, конечно, было мало, но все-таки… А днем к обеду приехала сестра – Анна Ильинична, вечером зашел брат – Дмитрий Ильич. Такого интенсивного общения у Владимира Ильича давно уже не было.