Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

4 декабря

Три поездки в Пески

Чужие тут не ездят

«Давай, гони, гони! Не останавливайся!» Мы мчимся по Красноармейскому шоссе, скорость под сотню, машина полная – пятеро здоровых мужчин, двое из которых вооружены по полной программе. Очередной противотанковый ров, перед которым надо с пылью и скрежетом тормозить, наспех засыпан, но мы же не на БМП, чтобы преодолевать такие препятствия чуть качнувшись, как лодочка на небольшой волне, и мчаться дальше. Скорость после такого препятствия сильно груженная машина набирает, словно нехотя.

Впервые я еду в Пески за рулем, в багажнике – пластиковая двадцатилитровая канистра с бензином. Дорога прямая, никаких кустов, или деревьев, или строений по бокам нет, и я понимаю, что мы сейчас как на ладони, а все тут, понятное дело, давно пристреляно, и птички летают разные, небо ведь общее (так иногда отвечают на дурацкий вопрос: чье небо?). А канистра добавит ярких красок, если что, не дай бог, конечно. Я смотрю в боковое зеркало – заднее колесо спущено, и я чувствую – машина едет все более вяло, каждый раз, когда на асфальте начинаются неровности, ощущаются они очень четко. А ведь говорил сопровождающий нас офицер несколько раз в ходе этой поездки – не съезжай на обочину, осколок поймаешь. Колея-то прокатана одна, и, если попадается встречная машина, разъезжаться надо прямо бампер в бампер, некоторое время как будто идя на таран друг друга, а не заранее перестраиваясь в сторону, как будто вы едете по обычной полевой дороге в деревне. Это дорога не обычная, и все встречные водители приветствуют меня взмахом руки, хотя мы и не знакомы. Но чужие тут не ездят в принципе.

Не останавливайся!

«Не вздумай останавливаться! Есть же запаска?!» – все поторапливает меня тот же офицер.

Запаска есть, даже две. Но как же медленно едет наша машина! И я будто вижу ее сверху, еле ползущей, на прямом и пустом отрезке Красноармейского шоссе – между «Вольво-центром» и въездом в Пески, где поперек стоит разбитый и расстрелянный ЗИЛ-130. Смотрю на спидометр – скорость опять подползает к сотне, хотя кажется, будто она километров двадцать в час, не больше. Я смотрю в зеркало на колесо и не пойму, спущено оно в итоге или нет?

Пески – именно с ударением на «е». Долго поселок был украинским передним краем на направлении донецкого аэропорта им С. С. Прокофьева (это известный, видимо, украинский композитор, так как здесь он родился). Именно из Песок постоянно нависала угроза над аэропортом, отсюда лупили по Октябрьскому, Веселому. Постоянно в сводках звучал «Вольво-центр» – большой дилерский сервис, находящийся примерно посередине, между последним домом на 2-й площадке улицы Софийской и Песками. Для меня «Вольво-центр» всегда был загадкой – я его никогда не видел и даже не мог представить, что это. Линия фронта рисовалась в моем воображении проходящей чуть ли не по ремзоне. Я себе отчетливо представлял окопы, которые тянутся прямо между стойками подъемника. Смешно и наивно, конечно же. Реально это оказалось обычное уничтоженное восьмилетним артиллерийским вихрем производственное здание, скорее его развалины, и на фасаде – испещренном, обрушенном, – только зная, что ищешь, можно было разглядеть еле заметные следы от некогда больших букв – Volvo.

А я сяду в кабриолет

Украинская пропагандистская индустрия из Песок раздувала легенду после того, как кончилась и замерла в их сознании легенда аэропорта. Видео из Песок украинского периода множество. Как героически они держат там оборону, как там впереди – вон в амбразуру аккуратно посмотрите – сидят страшные сепары. Мы в этот момент с другой стороны – из здания аэропорта, с третьего-четвертого этажа, через пробоины в стене – аккуратно выглядывая, смотрели на «красную церковь». Сверху было видно две церкви – белую и красную. Белая, которая ближе, это Иверский монастырь, полностью разбитый, наш, где мы снимали неоднократно. А красная церковь, подальше, это уже Пески, стоит на площади, образованной торцами советских пятиэтажек, между ними – километра полтора, наверное, вряд ли больше. Потом я узнал, что это храм Жён-мироносиц, так и не достроенный до войны.

Давно, еще году в 2017–2018-м, мы как-то пешком пришли на Октябрьский, в качестве прогулки. Это крайний район Донецка, самый близкий к аэропорту и, соответственно, к Пескам. Был свободный день, и коллега и товарищ Руслан захотел посмотреть на мечеть, которая находится в самом конце обитаемого участка проспекта Жукова, построенную Ахметовым и турками. Мечеть очень красивая, с полностью керамическим убранством внутри, но прилетами на территории и дырой в куполе. Очень общительный и отзывчивый сторож с удовольствием провел нам экскурсию. Дальше, уже за мечетью, проспект был завален бревнами, шпалами, блоками, через повороты под прямым углом в которых ездят только разбитые машины без номеров, а часто – без стекол и дверей, да и вообще, без многих других деталей, которые могут казаться необходимыми только на первый взгляд. Это машины снабжения военных на передке, которые не жалко, и их функция – только перемещение из точки А в точку Б, в ходе которого если с ней что-то случится, то и не жалко. Подобное транспортное средство носит несколько неожиданное, но емкое и хлесткое название – ры́гало.

Запаянные чебуреки

Девятиэтажки Октябрьского, стоящие окнами на мечеть, уже тогда были в полулетаргическом состоянии. Множество квартир брошены, с выбитыми окнами. В обитаемых жильцы как тени, по этим домам все время прилетало, по району все время прилетало, опасно было быть дома, опасно из дома выходить. Окна именно жилых квартир были закрыты фанерой, стекла вставлять бессмысленно. Отопления нет, холодина. Мы поднялись на девятый этаж – пешком, разумеется, – и с лестничной площадки долго рассматривали здания Октябрьского рудника с двумя характерными высоченными прямоугольными шахтными стволами (копрами), и Пески где-то вдалеке за ними, но их, разумеется, почти не видно.

К нам вышла женщина – выяснить, кто мы, посторонних людей тут встретишь нечасто. Это был период «независимого» Донбасса, размер пенсий и зарплат какой-то совершенно символический, прожить на них можно было непонятно каким образом. С женщиной мы разговорились и в итоге дали ей сколько-то денег, и ей не пришло в голову потратить их на себя – она сразу решила, что нужного купит на них безногому соседу, за которым присматривает. Она была немного блаженной, не от мира сего. Другие там, видимо, существовать не оставались; как и безногому соседу, идти ей было совершенно некуда. Все было довольно безрадостно, она рассказывала о своей непростой