Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Конофальский

Генерал боялся оставить это место надолго, поэтому ехал быстро. Он забрал с собой всех своих гвардейцев, двадцать человек, и двух сержантов, ещё с ним были Габелькнат и Румениге. Так и поскакали.

И были на месте уже вскоре. И вовремя. Горожан, правда, было не три десятка, а чуть больше двух, но доспех был у них отличный, и оружие подстать. Правда, половина из них были арбалетчики и стрелки, а уже за ними, чуть поодаль, стояли горожане с оружием белым и другим. И на улице висел пороховой дым. Один из стрелков был уже мёртв, ещё один был тяжко ранен арбалетным болтом, а сам сержант ранен пулей в плечо, под самый край кирасы. Он закрыл забрало, спешился и пошёл вперёд. В его доспехе ему нечего было опасаться. Он недавно стоял в нём под градом болтов и пуль на берегу одной забытой Богом речушки. Пусть болваны-горожане займутся им. Пусть попробуют взять. И тут же ему в кирасу ударила пуля. Щёлкнула, расплющилась и отлетела, оставив лишь вмятину.

«Этот доспех делали для курфюрста Ланна и Фринланда, болваны».

Он на всякий случай достал меч и прошёл несколько шагов ещё.

А тем временим сержант Франк и его люди уже спешившись, принялись за дело. Не зря этих стрелков Роха и Вилли отобрали ему в гвардейцы. Не прошло и минуты, как сидевший в сорока шагах от генерала арбалетчик получил в свой красивый щит три пули, одна из которых, пробив павезу, перебила ему ногу. Щит упал, арбалетчик, бросив арбалет и роняя болты на мостовую, стал прыгать к своим товарищам на одной ноге, те подхватили его, но он всё-таки получил ещё одну пулю себе в бок. Одет он был только в стёганую крутку, которую пуля легко прошила, оставив на боку его дыру и чёрное пятно от крови. Волков был удовлетворён.

«А вот так вот стреляют мои гвардейцы».

Пусть горожане знают. Подумал, что потом наградит за этот поучительный случай своих людей.

Теперь ситуация изменилась, горожан для атаки теперь было мало, и в стрельбе у них не было преимущества, и им пришлось отойти в конец улицы. И оттуда городские арбалетчики лениво кидали болты, больше для острастки, а не для урона.

В общем, ничего тут страшного он пока не видел. Раненого сержанта и его солдата Волков уже отправил к своим главным силам, он торопился, хотел вернуться туда сам, не желая оставлять главное место сражения надолго. Фильсбибург не имел достаточной твёрдости, по его мнению. И солдаты с таким офицером, как он, могли и размякнуть, и даже начать волноваться. И сейчас генерал уже давал распоряжение сержанту Хайценггеру, решив оставить его тут старшим. И вдруг увидал он господина Фейлинга, который только что свернул с большой улицы на эту и погнал коня вскачь. Он ехал к нему, и так быстро, что всякому, кто это видел, стало ясно: что-то случилось.

«Пришли арбалетчики врага снова. Вилли убит. Пришла помощь к горцам. Они мнут нашу баталию. Убит Фильсбибург. Что ещё? Что ещё?»

Его сердце похолодело, он захромал к своему коню, почти побежал.

Уже садился в седло, когда подскакал Фейлинг и почти крикнул:

— Господин генерал! — у мальчишки глаза горят, лицо тоже. — Отступают, они отступают!

— Что с Фильсбибургом? — первым делом спрашивает Волков.

И почему-то Фейлинг тут удивился:

— С Фильсбибургом? С господином капитаном всё хорошо. И с господином капитаном Вилли всё было хорошо, когда я уезжал.

— Как же хорошо, если они отступают? — злится кавалер.

— Так нет же, не мы отступаем, горцы… Горцы отступают! — кричит Фейлинг. — Они отходят к лагерю!

— Заманивают, — говорит генерал, он уже в седле, бьёт коня шпорами. — Что-то придумали.

— Они уже и лагерь подожгли, — полетел рядом с ним господин Фейлинг.

Волков не поверил своим ушам, не сбавляя хода, он кричал:

— Они подожгли лагерь?!

— Да, господин генерал, они подожгли лагерь! — кричал ему в ответ оруженосец.

Фильсбибург и вправду был не очень хорошим офицером. Видя, что враг отходит, что он уже в лагере, он не стал его преследовать, не пошёл за ним, не побежал, не навалился изо всех сил, чтобы смять и раздавить его, когда тот уже потерял строй. Можно было, конечно, предположить, что он побоялся засады или хитрости, но ведь Вилли уже был в лагере. Лагерь горел, не весь, конечно, а стрелки молодого капитана били кого могли, мешали противнику забирать раненых, выводить оставшихся коней, поджигать сложенную провизию. Колонна измотанного врага прошла через лагерь на юг, а Фильсбибург так и стоял со своими людьми у лагеря, не решаясь в него войти. И на вопрос, отчего он не пошёл на помощь полковнику Брюнхвальду, капитан, ни секунды не задумываясь, отвечал:

— Вы же не приказывали.

«Кто тебя только назначил капитан-лейтенантом в твоём бывшем полку? Видно, по знакомству».

— Идите, капитан, — заорал кавалер, указывая плетью на восток, — самым быстрым шагом ступайте на помощь полковнику!

И капитан побежал отдавать приказ, но этого уже не требовалось, прибежал от Вилли человек и сообщил, что с другого конца, с востока, в лагерь уже вошли стрелки майора Рохи.

Волков поехал к восточной стороне лагеря, ехал не спеша среди дыма, а порой и огня, за ним ехали знаменосец, оруженосец, его гвардия.

— Мерзавцы! — кричит он солдатам. Он их знает в лица, это стрелки из роты Вилли, которые уже забыли о враге, выносят из палаток горцев самые разные вещи. — Хватит обшаривать палатки, ищите не серебро, а горцев! Пленных не берите!

Стрелки тут же убегают за соседнюю палатку. Генерал, как никто другой, знает, что они всё равно будут искать себе прибыток среди брошенных горцами вещей. Только строгий сержант их сможет остановить. Солдаты есть солдаты.

Горцы вышли из лагеря, пытаясь его сжечь. Конечно, всё сжечь им не удалось, но кое-что они запалили. Палатки где-то горели, телеги, масло и жир в бочонках горели, горело любимое всеми солдатами толчёное сало с чесноком, целые бочки сгорали, источая адский запах. Но большая часть всего того, что было в лагере, врагу сжечь не удалось. Они даже не смогли вывести всех коней из стойла. Что уже говорить про горы мешков с провизией.

Дым в горящем лагере врага — что может быть слаще для солдата? Ничего, но вот Волков сейчас не чувствовал этой сладости. Уж очень много он переживал за это утро, чудо, что грудь и рука не разболелись.

Брюнхвальд и Роха встретили его у выезда из лагеря.

— Поздравляю вас, генерал, с победой, дело наше вышло, — Карл доволен, он улыбается.

— Да, не просто было, но получилось, — говорит Роха без всякой радости. — Жаль, что народа много потеряли.

Уж лучше бы молчал, кавалеру и так невесело:

— Сколько же?

— Капитаны рапорты ещё не подали, но сдаётся мне, что ранеными и убитыми у меня полсотни, не меньше.

У Вилли в роте потери человек пятнадцать.