Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Друг, отличающейся крайнею назойливостью, красноречивым письмом просит у нас денег, и мы не решаемся дать их. Приходит другой к вам самолично и, благодаря жалостным жестам и удачной мимики, получает тотчас же то, чего первый не мог получить.

Женщина, устоявшая против сотни соблазнительных писем, сдается иногда при первом страстном взгляде, при первой любовной ласке.

Сочувственная связь психических актов между собою зависит, может быть, от аналогии их внутренней природы и вероятно также от тождества или сродства мимических центров, которые их воспроизводят. Интеллектуальный акт вызывает мысль; одно волнение вызывает другое; одно автоматическое движение сопровождается другим, таким же движением.

Если от индивидуальных фактов мы перейдем к великим фактам социальной и народной жизни (этническим), мы увидим, что везде оправдывается тот же закон. Чем ярче какой-либо народ воспринимает впечатления, тем богаче и выразительнее его мимика. Можно убедиться в этом, присмотревшись в галерее картин и статуй, – как люди различного характера и различных рас относятся к какому-нибудь потрясающему сердца художественному произведению.

Однако же, эта столь интересная сцена сравнительной мимики, вместо того, чтобы вызвать аналитическое, глубокое изучение особенностей психического строя различных семейств человеческих, по большей части дает только повод к международным остротам. Мы, напр., люди с живою мимикою, говорим про англичан, что они ничего не чувствуют! А они о нас говорят: «Это шуты какие-то!» Между тем и та и другая насмешка одинаково неосновательны. Нервная клетка итальянца моментально разряжается от накопившейся в ней энергии в центробежном направлении, и беда ей, если бы тысячи телеграфических нитей мимики не образовали собою предохранительного клапана! А нервная клетка англичанина заряжается глубоко и медленно, она сдерживает лучше нарастающую силу. Но люди, должно быть, до конца веков, вместо того, чтобы взаимно изучать друг друга для лучшего понимания, чтобы лучше любить и уважать друг друга, будут продолжать бросать друг другу в лицо эти международные оскорбления, которые резюмируются в таких более вульгарных выражениях: «Это гений, но он сумасшедший», или «Это человек счастливый, но он глупец!»

В мимике есть явления, не относящиеся прямо к условиям защиты, а относящиеся к разряду тех многочисленных сочувственных актов, какие встречаются в различных сферах нервной системы. Если не иметь постоянно в виду сочувственного автоматизма многих жестов, то половина всей мимики останется непонятною. Точно также, не изучив контраста между нашей волей и автоматизмом, невозможно понять всех оттенков, видоизмененных результатов выражения.

Вот четыре различных явления, как примеры того, что мы утверждаем:

– собака, видя вкусный кусок мяса, тотчас наставляет уши в направлении к желанному куску;

– играющий на бильярде, следя за шаром, пущенным им не по надлежащему направлению, показывает глазом, губами, часто всем телом, направление, по какому он должен бы идти;

– портной, прилагая все свое внимание к разрезыванию дорогой материи, сопровождает движение своих ножниц синхронным движением челюстей;

– гребец в лодке часто сопровождает каждый удар весла движением губ.

Когда обращают внимание на какой-нибудь мимический акт, чтобы изучить его, он почти всегда уклоняется от своего самородного, естественного проявления; это можно видеть почти ежедневно на зевоте, которую докучливый наблюдатель сразу останавливает.

Окинув одним взглядом весь мир живых существ, можно сказать, что мимика является тем более интенсивною и тем более разнообразною, чем выше и чем развитее животное в социальном отношении. И устрица имеет свое мимическое выражение боли, но отсюда еще очень далеко до мимики Ниобы и Лаокоона.

Богатству мимики всегда соответствует известное совершенство анатомического строения. Мимика белого человека выше мимики негра, а мимика последнего выше мимики обезьяны, и потому именно, что мышцы лица оказываются более и более развитыми по мере перехода от человекоподобной обезьяны к человеку арийского племени. Весьма вероятно, что у некоторых великих драматических актеров и вообще у людей, умеющих мимикою лица подражать гримасам животных и самым разнообразным волнениям, существует более тонкое и более совершенное распределение работы, благодаря анатомическому устройству лицевых мышц. Вот что об этом пишет Бишоф:

У моей молодой шимпанзе, также как у орангутанга и гиббона, вокруг всей круговой мышцы век, мышц круговой рта и ланитной есть особые мышечные волокна, которым можно было бы дать такие же названия, как и соответствующим мышцам человеческого лица. Но такое тождество трудно доказать, так как упомянутые мышечные волокна вовсе не изолированы от прочих волокон названных мышц. То же самое замечается и у других обезьян, – и я полагаю, что это обстоятельство согласуется с прежним мнением, что человек отличается от всех животных, включая сюда и наиболее развитых обезьян, именно большим развитием и более совершенным обособлением лицевых мышц. Правда, обезьяны сильно гримасничают и выражают энергично на своем лице низшие страсти сильного желания и гнева; но мимика нашего лица, передающая верно и характерно все волнения и страсти, стоит настолько выше, насколько у нас развитие лицевых мышц совершеннее, чем у обезьян[48].

У наших домашних животных мимика также пропорциональна степени их смышлености: боров и осел имеют скудную мимику, а лошадь и собака – более развитую. Мы тем легче понимаем животных, а они нас, чем ближе они стоят к нам в анатомическом отношении. И это происходит с тех пор, как человек и звери стали жить вместе, потому что за много веков раньше, чем Дарвин признал нас собратьями их во имя морфологии, природа уже соединила нас в обширное биологическое и психологическое братство.

В предыдущей главе я старался привести к простейшим выражениям законы, управляющее мимикой, и начертать как бы азбуку мимики. Я, конечно, и не рассчитывал на то, чтобы определить все законы выражения; в остальной части этой книги я постараюсь только очертить главнейшими штрихами наиболее важные частности. Здесь же я желал бы кратко рассмотреть те три основных принципа, на которых основывается мимика по Дарвину. Эти три закона его, по моему мнению, не могут служить наивысшим показателем славы великого английского натуралиста. Но так как они изложены в бессмертной книге, подвинувшей значительно вперед исследования этого рода, то мы должны с ними ознакомиться и рассмотреть – в какой мере и каким образом они согласуются с естественными явлениями.

1. Первый закон Дарвина я выражу так: закон сочетания полезных положений. Некоторые сложные мимические выражения прямо или косвенно выгодны для известных состояний нервных центров. Когда такие же условия (со стороны нервных центров) возникают вновь, хотя бы и в слабой степени, повторяется та же самая мимика, хотя бы она в данном случае была и вовсе бесполезна.