Эйнштейн - Лоран Сексик

Долгое время Герцль проповедовал в пустыне. Немецкие евреи, яростные сторонники полной ассимиляции (многие из них, как Фриц Габер, обратились в христианство), жестоко ненавидели человека, которого считали предателем, препятствующим их интеграции, даже первопричиной антисемитизма.

Со времен поездки в Прагу Эйнштейн с симпатией относился к сионизму. Его отношения с иудаизмом были особыми, необычными. Его родители придерживались в жизни верности традиции, сочетавшейся со стремлением к эмансипации, свойственным еврейским общинам в западных странах. Альберта сначала хотели назвать Авраамом, но потом выбрали имя, звучащее более «по-немецки».

В начале XX века новая Пруссия, открытая новым веяниям, проводила активную политику ассимиляции. В Берлине множество евреев отреклись от своей веры. Новообращенные христиане тысячами пополняли ряды крупной еврейской буржуазии. Та же занималась индустриализацией страны и, присутствуя во всех областях искусства, желала вступить в высший круг немецкой нации, вставшей на путь единения, выказывала некоторое пренебрежение к восточным евреям, спасавшимся от погромов в России и Польше.

Эйнштейн всегда с глубоким презрением относился к отречению от корней, к самоотрицанию и составил свое собственное представление о религии евреев. Его нерушимая привязанность к истокам выразится в безграничной преданности делу сионизма. Он заявил: «Мы должны снова научиться гордиться нашими предками и нашей историей, снова воспринимать себя как народ, перед которым стоят культурные задачи, способные укрепить чувство причастности к общине».

Эта приверженность сионизму — просто загадка, ведь известно, что Эйнштейн отвергал национализм во всех его проявлениях, восставал против социальных и культурных ограничений. Эйнштейн пояснял: «Если бы нас не принудили жить посреди нетерпимых, мелочных и грубых людей, я первым бы отрекся от любого национализма ради всемирной общности людей». Или: «Я видел отвратительную подражательность со стороны весьма достойных евреев. Я видел, как школа, памфлеты подорвали чувство достоинства… Нам нужен национализм, но без стремления к господству, сосредоточенный на достоинстве и нравственном здоровье».

И он же говорил: «Больше достоинства и независимости в наших собственных рядах! Только когда мы осмелимся воспринимать самих себя как нацию, только когда мы начнем уважать сами себя, мы сможем добиться уважения от других…» Нашего героя характеризовала не вера, которая не отличалась глубиной, но принадлежность к еврейской нации.

Интересное совпадение: именно в 1879 году, в год рождения Эйнштейна, было придумано слово «антисемитизм», впервые употребленное в статьях политического обозревателя Вильгельма Марра. В 1920 году Эйнштейн пророчески заявил: «Отвращение к евреям основано просто-напросто на том факте, что евреи отличаются от неевреев… Это отвращение — следствие существования евреев, а не их особенностей» (курсив автора. — Е. К.).

Таким образом, Эйнштейн, пусть и неверующий и антинационалист, с годами сделался активным сторонником сионистского движения. Перед собранием американских евреев он объявил:

«Для нас, евреев, Палестина не объект благотворительности и не колония. Это глубинная проблема, основная для еврейского народа. Две тысячи лет общие ценности всех евреев — это их прошлое… Казалось, еврейский народ не способен на великие коллективные свершения… Палестина — не приют для восточных евреев, а, скорее, возрождающееся воплощение чувства национальной сопричастности всех евреев… По этой причине нужно, чтобы мы, евреи, вновь осознали свое существование как национальную принадлежность… Мы должны научиться проявлять искренний интерес к нашим предкам и нашей истории, и мы должны как народ выполнять задачи, способные усилить наше чувство сопричастности… Прошу вас рассматривать сионистское движение именно под таким углом зрения… Палестина станет для всех евреев очагом культуры, для гонимых — прибежищем, для лучших из нас — полем деятельности. Для евреев всего мира она будет воплощать собой идеал единства и способ внутреннего возрождения».

Как будто это говорит Герцль, зачитывая отрывок из своей главной книги — «Еврейское государство». В 1919 году, в письме своему другу Паулю Эренфесту[65], Эйнштейн писал: «Самую большую радость мне доставляет осуществление замысла о еврейском государстве в Палестине». Годом позже он делает оговорку: «Я только что употребил термин «еврейское гражданство», зная, что он, возможно, будет встречен в штыки». В 1925 году неукротимый космополит повторит в речи по случаю открытия университета в Иерусалиме: «Еврейский национализм сегодня необходим, потому что только упрочив нашу национальную жизнь, мы сможем изжить конфликты, в которых и сегодня страдают евреи». Убийство Ратенау было из их числа.

Это явное идеологическое противоречие объясняется личным опытом Эйнштейна. Оно уходит корнями в отроческие годы, когда семейство Эйнштейн приютило Макса Талмуда, российского студента, который, из-за своего происхождения, не мог учиться в императорских университетах. Макс Талмуд не только приохотил Альберта к математике и философии, но и поведал ему историю своей жизни: погромы, запрет молодым евреям поступать в русские университеты, черта оседлости, когда скопища евреев были загнаны в гетто вдали от русских городов, подвергаясь насилию со стороны местного населения, поддерживаемого казаками, чуть только что не так.

Больше всего Альберта поразил запрет его единоверцам поступать в университеты; только единицы становились европейскими студентами. Это отлучение молодых евреев от науки — которая была для него величайшей ценностью — внушило Эйнштейну цель, казавшуюся безумной. С самого 1915 года он мечтал приложить руку к основанию Еврейского университета. Университета, где студенты смогут забыть о своем происхождении, получить права наравне с другими. Молодые люди смогут приложить свои умственные способности к научной деятельности — и только.