Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

слуги Ямыха, увидев «пустую» половинку на бедняге, сорвали ее и били толстяка, как безродную псину. Обиду эту он помнил.

Найдя нужную зарубку на коре ели, сплошь посеченной какими-то символами, толстяк вытянул в трубочку губы, затем скривился и промычал:

– И-и-ив.

Небо закрыли косматые тучи. День убывал. Стемнело. Но коник топал уверенно. Роха вспомнил наставления Ива: « Лошадку мою береги, она здесь все дороги знает». Он, любя, похлопал ее по загривку, та же, как ни в чем не бывало, продолжала свой путь. По расчетам Рохи, до Иля оставался день, от силы полтора пути.

Накрапывал дождик, и Роха выбрал место для ночлега. Разжег костер.

И, глядя на огонь, незаметно для себя провалился в сон.

Открыл глаза он оттого, что замерз. По черным верхушкам деревьев шнырял ветер. Несколько крошечных ледяных капель оставили на Рохе мокрые следы. Посланник вытер их рукой и поднялся. Все еще темно, но утро уже на подходе.

Роха пошевелил угольки в костре, затем набрал в рот воздух и медленно подул на угли. Несколько оранжевых язычков моментально подпрыгнули вверх и, ухватившись за пучок сухих веток, разгорелись. Рыжие всполохи проникли в глубь темноты и растворились в ней.

До ушей Рохи донесся какой-то звук ― это лошадка жевала траву. Коник уже давно поднялся и ждал его. Как только ночь отступила, они отправились в дорогу.

Совсем рассвело. Какое-то время все было спокойно, но вдруг глаза Рохи заметили одну странность. Несколько знакомых предметов лежали на его пути и в уже известной ему последовательности. Вот сломанная ветром дубовая ветка, вот камень и разоренный муравейник, а вон и высохшее дерево, но только отсюда не видно старого дупла.

В том, что все это он видел прежде, не было сомнений.

Роха объехал дерево с другой стороны. Дупло на месте. Так и есть, все это уже встречалось ему вчера.

Посланник спешился и нашел следы, те, что оставил он минувшим днем.

– Что же ты, карлик, подвел меня так?– обратил свою досаду Роха на коника.

Ехать по вчерашнему следу— таким было его решение.

Уже скоро посланник снова оказался на том же самом месте, где, как и минувшим днем, путь преграждали все те же черные стволы. Он снова стоял у той же самой преграды.

Сегодня же стволы лежали отделенными от своих корней и только благодаря крепким веткам все еще держались на весу.

– Срублены, – понял Роха.

Вот и свежая стружка ― результат усердного труда.

– Неужто все это проделал вчерашний болтун? Один за полдня осилил такое дело? А главное, зачем? – недоумевал воспитанник Мастерового.

Вот след от костра. Поблизости никого. Роха сделал вывод, что покинули это место еще вчера. Вот следы того, кто представлялся ему человеком без имени.

Роха пошел по следу и вышел к большому земляному навесу. Земля вокруг буквально изрыта. В этом месиве его глаза различили несколько круглых вдавленных отметин, точь-в-точь как след его коника. Не веря глазам, Роха подошел к своей лошадке и со всем вниманием рассмотрел след от ее копыт.

– Что за ерунда!

Теперь на подковах его коника имелся спереди выступ, которого не было на вчерашнем следе. И вот здесь он видел множество таких же следов с отметинами. И только один из них выделялся особо. В отличие от других на нем не было выступа и он в точности напоминал тот след, который был у его лошадки прежде. Посланнику все стало очевидным. Роха снова обратился к конику и еще раз рассмотрел его копыта.

– Он подменил мне лошадь…

Посланник огляделся ― вдруг за ним наблюдают? Вдавленные отметины от подков лжелошадки без труда читались на мягком осеннем ковре из листьев и жухлой травы. И это было скверно.

Роха настороженно прислушался к шуму леса и, не найдя в нем ничего нового, оставил коника у навеса, а сам побежал назад к отделенным от корней деревьям. Там, держа равновесие, чтобы не соскользнуть с них, он пошел по ним через глубокий овраг, как по мостику. Преодолев паутину из колючих веток, посланник оказался на тропе, уходящей змейкой в ельник. Он решил больше никуда не сворачивать, а идти только прямо. Тропинка исчезала, затем появлялась вновь. Роха не останавливался и двигался так быстро, как это только было возможным. Не чувствуя усталости, он лихо преодолевал препятствия и даже не удивлялся собственной проворности. Его ждал Иль.

Лес закончился, и взору открылись раскинувшиеся во все стороны рыжие проплешины. Они, подобно огромным звериным шкурам, были разложены перед ним на выбор.

– Болота… – выдохнул Роха, окидывая взглядом все занятое ими пространство. – Но Ив говорил что они должны остаться в стороне. А тут вон оно как… Куда же обходить? Ни конца ни края… – рассуждал Роха.

Неподалеку раздались хлопки. В небо поднялись две черные птицы. Точно таких Роха уже видел по пути в Гнездо. Всплыл в памяти рассказ человека без имени о том, как отец Ямыха приводил слуг в трясину и оставлял их там одних.

«Быть может, кто-то из них в отчаянии превратился в этих птиц? – подумал Роха. Он ухмыльнулся, дивясь игре воображения. – Да он же меня хотел напугать».

Добыв хорошую палку, сын Иля решительно ступил на мокрый ковер из мха и трав. Мох немного просел, и из болота едва заметными струйками проступила вода. Ноги намокли. Потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть к неприятному ощущению. Роха выбрал примерный путь и, выверяя каждый шаг, двинулся в заданном направлении. Куда ни взгляни, кругом одни болота.

Кочка, еще одна и еще… Над Рохой снова пролетела черная птица. Ее большие крылья захлопали над его головой. Они были так низко, что заставили Роху пригибаться. Птица накрыла его своей тенью и снова ушла вверх, затем вернулась, и ее большое крыло едва не ударило беглеца. Прошло немного времени, и все это птица проделала снова.

Птица раз за разом взлетала, снижалась, и снова взлетала, и снова снижалась, и так низко, что закрывала собой серое небо. Было похоже, что она старалась прогнать Роху прочь, как будто где-то рядом были её птенцы.

Продвижение вперед стало невозможным.

Роха поднял вверх палку и в попытке прогнать птицу махнул так, что зацепил ее крыло. Он тут же потерял равновесие, оступился и… плюхнулся прямо в болотное месиво.

Трясина! Роха хотел было выругаться на поганую птицу, но было не до того. Его движения беспомощны. Еще немного, и этот гадкий кисель поглотит его без остатка, унесёт в свой холодный мрак навечно.

И вот… руки