Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

class="p1">– Ты что?!– отдернул руку Роха. – Это же невозможно будет есть, надо же чуть-чуть.

– Да? Ну ладно… – согласился с ним раздосадованный толстяк.

Отведав похлебки, Роха расслабился.

– Вот смотрю на вас и думаю: что же может завести такого человека в эти глухие места? Наверное, какое-то важное дело? А какие важные дела могут быть без нашего правителя? Ну этого… – И незнакомец наморщил лоб, отыскивая имя правителя в закутках своей памяти.

– Ямых, – прервал его мучения Роха.

– Ямых! Ямых! А-а-а! Да, да… именно так звать нашего правителя, – быстро, почти скороговоркой затараторил незнакомец. – Я еще отца его помню. А вы? Нет, конечно же нет, потому что вы молоды… Да, да… Не застали, – бубнил толстяк, пытаясь хоть как-то поддержать разговор. – А у меня кусок его ноги был, – хмыкнул он и, наклонив голову вперед, стал поочередно заглядывать беглецу то в один, то в другой глаз.

Услышав это, Роха уж было подумал, что перед ним один из тех сумасшедших, которых люди прогоняли от себя прочь, и потому этим беднягам приходилось жить в лесу.

– Да, да, каменная нога, та самая… Ну когда он вдруг окаменел, а потом рассыпался на части. – И странный мужичонка, ища подтверждение того, что его понимают, еще пристальнее уставился на Роху. – Помните эту темную историю? Когда эти олухи-слуги не углядели и уронили его и он развалился на части. А коленку-то я прихватил и припрятал. Не помню, сколько зим прошло, и вот приходит сюда один грязный такой, как пес облезлый… И говорит, что дескать из-за него рассыпался наш правитель. Представляете? Из-за него! А еще про жену мне все и про детей… Хм… – Толстяк пожал плечами и замолк, но, впервые уловив интерес к его рассказу, тут же продолжил: – Просил со слезами продать ему тот камень, а я смотрю-то, взять с него нечего, одежда – рванина одна. Пожалел, уступил, отдал, но одежду взял, так он и ушел голый…

Роха вспомнил плешивого Ёю, ведь рассказ явно был о нем.

Незнакомец не унимался:

– Да так вот… про бывшего правителя я же не до рассказал… Не помню уже имени… – Он ненадолго сделал страдальческое лицо, но так и не вспомнил. – Он ничего не любил, ни то что нынешний. – На этих словах болтун, ожидая вопроса, уставился на Роху.

Посланник молчал.

– Болота… вот их любил, пожалуй, но только их. Ага, к ним питал особую слабость. То один, а то со всякими приближенными… ну этот… как там его… – И толстяк снова замолк, пытаясь вспомнить чье-то имя. – Да знаете вы его, ну этот… – И снова, ничего нужного не найдя в памяти, махнул рукой и продолжил свой треп: – Да о чем это я? А! Вот и говорю, любил бродить по топям. Все пути и броды знал. Бывало, зайдет с кем-нибудь в самое пропащее место и оставит беднягу там, а потом вернется и ждет. Вы не бывали на болотах? Нет? Ну и правильно. Из свиты прежнего правителя многие сгинули в трясине. А я вот выбрался. Да… я тогда тоже был большим человеком, вот как вы. А имя ваше как? – Глазки незнакомца буравили Роху.

– Сначала сам мне назовись.

– А у меня нет имени… Совсем, – виновато улыбался толстяк.

– Это как же? Как-то ведь назвали тебя родители?

– Не-е-е, – мотал он головой. – Они немые были.

– Ну, а те, с кем ты рос и кого каждый день встречал? Как звал тебя прежний правитель?

– Я быстро забывал все свои прозвища. А вас звать-то как?– не отставал любопытный толстяк.

– Какой же смысл называться мне, коль нет у тебя памяти на имена? Как ты называешь тех, кто служит у Ямыха?

– Ну… – не решаясь открыться Рохе, хитрец наклонил голову и, скривившись, все же прошептал: – Тень.

– А почему же тень? – так же тихо поинтересовался Роха.

– Потому что я их тени на болотах вижу. Тех, кто пропал и пропадет еще. Вот он большой человек, а вот уж на болоте тень его, – усмехнулся толстяк.

– Ну что же, – согласился Роха, – Я не против, называй и меня тенью.

– Договорились, – прищурив черные глазки-бусины, скривился в улыбке человек без имени.

– Нет страха, я вижу, у тебя… А без языка не скучно будет ли остаться? —обратился к толстяку Роха, собираясь в путь.

Но, оглянувшись, он обнаружил, что незнакомца рядом нет, а вместе с ним пропал и коник.

Роха тут же бросился на поиски, клича «забывчивого». Вдруг из кустов возникла фигура толстяка, а следом и морда коника.

– Я накормил ее самым хорошим сеном. Интересная лошадка. Давно ли она у вас?

– А почему ты спрашиваешь меня?

– Никогда таких не видел. Мне бы такую… Маленькую, – улыбнулся человек без имени.

– Скажи мне лучше, в какой стороне земли Ниирейские?

– Там. – указал хитрый закрайник.

– А Каргун – рыжая земля?

– Там, ― Закрайник указал в другую сторону.

– А Иль, скажи мне, где?

– Хм… не пойму, куда же надо вам? Там Иль… идите и не ошибетесь. – И незнакомец сделал взмах рукой.

– Проверяю, не врешь ли мне… Ну, прощай.

Роха выбрал нужное направление и, толкнув под бока лошаденку, поехал вдоль холмов.

Человек без имени остался около костра, он долго провожал Роху взглядом, его рука зачем-то снова помешивала куски вареной козлятины в закопченном глиняном горшке. Когда же Роха скрылся, толстяк вытер руки пучком сена и не спеша направился в глубь леса. Там меж трех старых елей был сделан земляной навес. Пастух по-хозяйски открыл дверку и вошел внутрь. В темноте он растолкал коз и наконец добрался до небольшого загона в самой его глубине. В нем, пожевывая сено, стояли маленькие лошадки. Расчесанные и накормленные, точь-в-точь такие же, как та, что сейчас несла на себе Роху. Человек без имени подошел к одной из них, что стояла немного обособленно, и погладил ее. Лошадка вздрогнула и закрутила мордой.

– Всё, попался хозяин твой, – довольно прошептал он лошадке.

А потом вспомнил как три зимы назад продал лошадку некоему юноше. Вернее сказать, совсем еще мальчику, у которого на животе висел золотой диск. Да-да, этот юнец теперь уже состоял на службе у правителя.

Из-за своего маленького роста коник очень понравился мальчугану. И человек без имени, на свой страх, и риск предложил обменять эту шуструю лошадку на золотой блин. А мальчишка вдруг согласился, но предложил лишь половину глазастого диска. И, разрубив его пополам, так, что оба глаза оставались на одной половине, себе взял ту «глазастую», другую отдал ему. А потом