Как нам жить? Мои стратегии - Кшиштоф Занусси

Предлагаю подумать, что же мы считаем свободой. Много написано о том, что бывает “свобода чего-то” и “свобода от чего-то”[22]. Философы размышляли о свободе в обширных трудах, мои коллеги-писатели посвятили тысячи произведений конфликтам между свободой и прихотью, свободой и долгом, свободой и необходимостью верности. Из них нам известно, что свобода далеко не всегда лучший выбор, а когда в жизни кто-то чего-то от нас требует (даже если “кто-то” – мы сами), это воспринимается как ограничение свободы. Так что, думая о свободе, мы должны сами себя спросить: какая свобода?

Поищем еще аргументы против семьи. В обществе, отвергающем понятия служения, самопожертвования и разнообразных самоограничений, постоянно говорится о самореализации как эгоистичном праве каждого быть собой, нравится это другим или нет. Отталкиваясь от подобных идеалов, нет смысла связывать свою жизнь с кем-либо всерьез и надолго, не стоит иметь детей, а если они вдруг появятся, надо воспользоваться всеми доступными средствами, чтобы избавиться от них или до рождения, или после, отдав в руки соответствующих организаций, которые на деньги налогоплательщиков займутся их воспитанием, дабы они не стали помехой на нашем пути к самореализации.

С президентом Мексики Луисом Эчеверриа в Мехико, 1976 г.

Несколько лет назад я вел в одной скандинавской стране общеевропейский семинар по драматургии. На нем был представлен проект о девушке, ощущающей жизненную пустоту и решающей забеременеть. Она осуществляет свой замысел с каким-то случайным парнем, рожает и понимает… что это была ошибка. Молодая мать не чувствует призвания к воспитанию детей, поэтому отдает сына в детдом и посвящает себя искусству, стоически выдерживая моральный прессинг родственников, пытающихся помешать ей на пути к полной самореализации. Как читатель я понял, что не выношу героиню за то, что она сознательно обрекла маленького человека на судьбу сироты. Автор назвала меня консервативным католиком, после чего я провел анкетирование среди участников семинара, и хотя ни у кого из них не было религиозных убеждений, все осудили героиню. Ночью я пал жертвой истерической атаки: девушка призналась, что это история о ней самой, что она считала себя замечательным человеком, а этот семинар перечеркнул ее высокую оценку собственных поступков. Между нами состоялся долгий разговор, уже не о сценарии, а о судьбе ребенка, которого кто-то усыновил. Не знаю, что в итоге произошло с героиней и автором в одном лице, но меня исключили из списка преподавателей в рамках программы Евросоюза MEDIA. Организаторы заявили, что считают недопустимой пропаганду ценностей, которые могут иметь религиозную подоплеку.

Пишу об этом с грустной улыбкой. Я участвую в других семинарах и не испытываю недостатка в университетских занятиях, но меня очень огорчает духовное состояние современной Европы, где новые предрассудки заменили старые, а вступить в открытый, откровенный диалог крайне трудно.

Я часто не использую позитивные аргументы, чтобы избежать обвинений в религиозной мотивации, поэтому выработал метод рассуждений через приведение к абсурду. Эта схема идет из математики, и я прибегаю к ней в тех случаях, когда позитивное рассуждение подводит. Мне как поляку нередко приходится выслушивать критику нашей отсталости в странах вроде Голландии или Бельгии, где разрешена эвтаназия. В ответ я спрашиваю: почему насильственная смерть по причине низкого качества жизни допускается, а медленная смерть от наркотиков – нет? Если человеку суждено умереть через несколько лет, почему бы не позволить ему принимать героин, который быстро его уничтожит, – мы отнесемся к его свободе с неменьшим уважением, чем к свободе того, кто просит немедленно убить его одним уколом. (Добавлю для ясности, что сам опасаюсь категорично высказываться по проблеме так называемой “доброй смерти”.) А беременность? Какой смысл имеют ограничения на совершение аборта до нескольких недель с момента зачатия? В разных странах эти сроки отличаются, следовательно, нет однозначных критериев. Почему бы не разрешить аборт до родов, а то и после? Нередко родители спустя пару лет начинают жалеть, что ограничили свою свободу, родив ребенка, но чаще всего это чувство появляется, когда ребенок вступает в переходный возраст. Так, может, “аборт” до восемнадцати лет, а после – эвтаназия? Так логически замкнется цикл, где человек делает с собой, что хочет, и решает за детей, считая их плотью от своей плоти, с которой можно творить все, что заблагорассудится.

Я написал много ужасного, но ведь без всяких аргументов каждый человек чувствует: мы находимся в пространстве абсурда, так жить нельзя, даже если не верить, что некто, нас сотворивший, к чему-то нас обязал, а что-то запретил. В продолжение можно сказать, что одним лишь умом жизненных проблем не решить, в жизни есть Тайна – впрочем, тут уже легко разойтись во мнениях. Однако взгляды можно поменять, в отличие от множества необратимых вещей, ошибок, за которые приходится дорого платить. Вернемся лучше к простым, благоразумным формулировкам.

Само собой напрашивается, что, если наш биологический вид появился на планете, его дальнейшее существование – некое абсолютное благо. Земля может обойтись без нас, но кому нужен этот мир без людей? Стоит только оглянуться назад, в варварскую эпоху, когда человек не слишком отличался от животных, чтобы понять: иногда род человеческий возносится к вершинам, а иногда скатывается до звериного состояния. Среди нас есть люди потрясающие, одухотворенные, почти идеальные, а есть жалкие ничтожества. Есть те, кто, будто свиньи в хлеву, не видит ничего, кроме корыта, а есть способные переступить через себя и, например, отдать жизнь за другого человека. (Сколько матерей поднимается на вершины человечности, жертвуя собой ради детей!) Такие взлеты духа не берутся из ниоткуда. Сначала, как в случае матери, срабатывает инстинкт, потом возникает нечто большее. Мне кажется, все, что делает человек, переступая через личные обстоятельства, ограничения, эгоизм и ничтожность, – результат накопленной работы многих поколений. Этот закодированный в генах опыт и есть то, что мы называем культурой. А чтобы культура выработалась и поднялась над уровнем первобытного племени, нужны века и труд поколений. Этот труд, как правило, передается в семье: от матери и отца, от бабушки и дедушки мы получаем наглядные знания о том, на что способен человек и насколько высоко он может стремиться.

Передача ценностей и накопление опыта – мой наиболее сильный аргумент в пользу традиционной семьи как лучшего решения для нашего вида. Человеку, выросшему без родителей, приходится тяжелым трудом и часто очень мучительно наверстывать то, чего он не смог получить от общения с семьей. Исключена ли такая возможность в случае “открытой” семьи, где нет обязательств и ограничений? Живя в обществе потребления, мы часто слышим истории из жизни массовых героев, которые сходятся, расходятся и сохраняют дружеские отношения с бывшими партнерами. У папы новая жена, у мамы новый муж, а дети – мои, твои и наши. И кому от этого плохо? Так вот, я подозреваю, что плохо. Приведу окончательный аргумент, затрагивающий наше существование на Земле как таковое. Все на свете проходит. Само существование времени – приговор. Время течет, мы становимся другими людьми. Все стремится к равновесию. Это теория термодинамики: функция энтропии указывает направление разрушения. В конце всегда наступает смерть. В физике тепловая смерть Вселенной – равновесие температур, в жизни – биологическая смерть, все мы в итоге окажемся в земле. Один свой фильм я назвал, позаимствовав злую шутку из граффити на стене дома в моем интеллигентском варшавском районе Жолибож: “Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем”. Половой путь смешил всех, кто не замечал, что намного страшнее другое: в самом рождении уже заключена смерть. Беккет писал, что женщины рожают верхом на могиле, и это еще более жестокая формулировка.