Как нам жить? Мои стратегии - Кшиштоф Занусси

Есть ли способ не поддаваться разрушению? Теория энтропии, которую я использую только как метафору, гласит, что разница температур, энергии, высоты, любое возникающее в природе напряжение – это сопротивление равновесию, означающему смерть. В жизни человека таким сопротивлением тленности становится созидание. Любовь, как часто повторяют, больше смерти, и хотя это звучит как избитая поэтическая метафора, но, говоря о семье, мы подразумеваем именно это. Создавая что-либо наперекор смерти, мы принимаем на себя обязательства, не отступаем от сделанного выбора вопреки инстинктам, сохраняем верность, хотя звериная натура требует такой свободы, которая не есть жизнь, а, наоборот, является ее противоположностью. Мы можем плыть против течения времени или же по его течению.

Здесь хотелось бы пойти чуть дальше. В риторике Иоанна Павла II очень часто встречаются определения “цивилизация смерти” и “цивилизация жизни”. Расширив смысл этих понятий, можно заметить, что, подчиняясь изменчивости, уступая бренности, примиряясь с нашим естеством, разрушаемым временем, мы приближаемся к смерти. Сражаясь за все устойчивое, прочное: твердые убеждения и крепкие чувства, серьезные обязательства и долгую дружбу, – мы ограничиваем свою свободу, но сопротивляемся процессу, который нас разлагает и уничтожает.

Я ударился в весьма пафосные рассуждения. Честно говоря, иначе не умею отстаивать институты семьи, супружества и родителей. Все они – бремя, груз, ограничение и волнение, но тем не менее представляются мне абсолютным благом, благодаря которому человечество растет, а не загибается.

Теперь кое-что более практическое. Уже много лет я связан с фондом, помогающим одаренной молодежи. В коммунистические годы этот фонд пытался противостоять просвещенческой и марксистской концепции человека как чистого, неисписанного листа бумаги, человека, который рождается невинным и портится под влиянием окружения, прежде всего семьи и общества. Исходя из подобных представлений, талантливых ребят старались вырывать из их среды, ограждать от родственников, часто весьма косных, и создавать в интернатах условия для их всестороннего развития. Во многих странах бывшего “прогрессивного блока” открывали “школы для гениев”, где способную молодежь окружали заботой (с мыслью о будущих открытиях, в том числе на благо армии). В Польше удалось избежать создания таких школ. Фонд поддерживал подростков, не отрывая их от семей, нередко действительно темных и отсталых. Полагаю, этот подход ближе к правильному пониманию человеческой природы, ибо даже в кругу недалеких родственников одаренный ребенок развивается лучше, чем в стерильных условиях интерната. В деятельности фонда мы руководствовались концепцией, что человек – существо семейное, а никакая не tabula rasa.

За монтажным столом

Вопрос к читателям: задумывались ли вы, сколько в вас самих истории ваших предков? Тех, кого вы знаете и не знаете, дедов и прадедов? Все они – в ваших генах. И пока старшее поколение не ушло, есть шанс узнать, что вы получили в наследство. Можно пытаться это изменить, но сначала стоит выяснить, что вам досталось. Чем бабушка и прабабушка покорили своих мужей, а может быть, мужчинам пришлось покорять их? Какие у них были таланты, характеры, болезни? К чему они были способны? Кто в семье брал упорством, кто прибегал к хитростям, а кто совершал нечеловеческие усилия? Эти вещи потенциально заложены в вас. Не лучше ли узнать о них, пока живы дедушки и бабушки, чем потом открывать все заново?

Много лет назад я снял фильм “Семейная жизнь”, где пытался показать: человек не может убежать от того, что унаследовал, и это совсем не фатализм. Качества, доставшиеся по наследству, можно использовать, причем эффективнее предков. В корне неверно считать, что наша жизнь начинается с нуля. За мной – сотни поколений, следы которых я ношу в теле, в душе и в сердце. Это осознание тоже ограничивает свободу, но на самом деле никто не свободен полностью. Мы должны вечно освобождаться, что возможно только при наличии уважения к истине. Если у человека кривые ноги, он должен это признать, а не убеждать себя в обратном, даже если безумно хочет иметь прямые. Они такие, какие есть. Помогут в верховой езде, а в легкой атлетике – нет. Можно сделать выбор, прислушавшись к голосу разума, а можно бессмысленно стоять на своем.

Пожалуй, я слишком увлекся “генетикой на каждый день”. В Германии меня восхищают обычные люди, изучающие свою генеалогию не ради какого-то снобистского удовольствия, а чтобы знать, чем болели их предки. Доноры для калифорнийского искусственного оплодотворения должны были доказать, что в трех предыдущих поколениях у них не было рака и психических заболеваний. Кажется, исключался еще сахарный диабет. Мы – часть исторической цепи, в прямом и переносном смыслах. Я верю, что семья – это хорошая идея. Убежден также, что между полами должны быть различия, и не хочу видеть ни “бабомужиков”, ни женоподобных мужчин, хотя, с другой стороны, признаю: многообразие жизни превосходит наши самые смелые представления. Я радуюсь, видя женщин, способных руководить, и мужчин, нежно заботящихся о детях, пока мать до поздней ночи сидит на совещании. Мир меняется к лучшему, когда увеличивается число людей, прислушивающихся к своему призванию.

Несколько негативных наблюдений на тему семьи. Семейное, племенное общество. Продвижение родственников, не стоящих ломаного гроша. “Ведь это наша семья, надо дать им заработать!” Хорошо ли это? Нет, очень плохо. В грустной хулиганской песенке поется: “Будьте уверены, семья – тоже люди, хоть и родственники…” Есть ли обязанность поддерживать отношения с семьей? Не лучше ли друзья, которых мы выбираем? Это отдельный разговор, поэтому я просто напомню заповедь: “Почитай отца твоего и матерь твою”. Обратите внимание: “почитай” – не “люби”, а именно “почитай”. Если смотреть объективно, наши родственники наверняка несовершенны, иногда и вовсе ужасны, но это генетически близкий нам круг. По отношению к семье у нас есть обязательства, однако мы должны трезво оценивать их границы. Уважая себя, давайте уважать наших родных, но не стоит протежировать их на работе, никто нас к этому не обязывал. Любить – да, поддерживать – настолько, насколько они того заслуживают. В противном случае семья становится уродливым горбом, под которым гнется добродетель.

Многие из нас оказываются перед выбором: семья или карьера? Что важнее, что должно оставаться на втором плане? Пожертвовать карьерой ради семьи или семьей ради карьеры? А если ничем не жертвовать?

Слово “карьера” в нашей культуре определенно имеет подозрительную окраску. Благодаря английскому языку этот отрицательный оттенок немного тускнеет, но производное от карьеры слово “карьерист” имеет однозначно отрицательный характер. Карьерист – человек, который ради карьеры, то есть личной выгоды (а кому еще его карьера приносит пользу?), готов поступиться основными нравственными принципами: честностью, благонадежностью, прямотой. О карьеристах мы говорим с презрением, но о тех, кому удалось сделать карьеру, чаще всего с восхищением, особенно если можем добавить, что они многого достигли своими силами, своим талантом и трудом, а не благодаря связям или случайному стечению обстоятельств. О человеке, выигравшем в лотерею, не скажешь, что он сделал карьеру, ведь он вообще ничего не сделал, здесь нет никакой его заслуги, кроме приобретения лотерейного билета, поэтому говорится: “ему повезло”, а не “ему причиталось”. Одним словом, не было ни гроша, да вдруг алтын. Можно завидовать счастью как проявлению несправедливости нашей судьбы, но чужое счастье не вызывает восхищения, – в отличие от чужих заслуг.