1917: Трон Империи - Владимир Марков-Бабкин

Встаю и подхожу к окну. Затем, после минутной паузы, говорю не оборачиваясь:

– Возможно, я ошибаюсь, но смею предположить, что если бы при штурме Зимнего я был убит, то и Алексей бы погиб при каких-нибудь уважительных обстоятельствах. Игры престолов, знаете ли…

Вижу в отражении, как полковник смотрит на меня долгим взглядом, а затем кивает.

– Такая мысль приходила мне в голову. И это стало одной из причин того, что я здесь.

– Что ж так? – с интересом оборачиваюсь.

– Я понимаю вашу иронию, государь, но это так. – Слащев замолчал, собираясь с мыслями, после чего продолжил уже тише: – Когда пришло известие об отречении государя императора Николая Александровича, очень многие офицеры в армии были шокированы. Но куда большим шоком стало известие о лишении цесаревича законных прав на престол. Неслыханное само по себе отречение государя вдруг превратилось в нечто совершенно неописуемое и было воспринято многими как насильственный переворот. Говорили, что Николай Второй не хотел отрекаться и был принужден это сделать, и что вы отняли корону у брата и лишили престола законного наследника. Возмущение в армии было таким, что мне показалось, что бунт в армии может вспыхнуть стихийно, сам собой, и тогда это гражданская война и поражение на фронтах. Возврат престола законному наследнику я считал своим долгом патриота и делом спасения Отечества. Но когда я пришел к выводу, что судьба Алексея лишь разменная монета в чьих-то играх, а я сам лишь таскаю каштаны из огня для непонятно кого, что меня используют для чуждых мне целей, а результатом всего этого станет гражданская война, я решил исправить то, что еще можно исправить. Возврат вашему императорскому величеству Зимнего дворца и освобождение арестованных поставит точку в противостоянии и покажет, за кем столица. А дальше мятеж повсеместно угаснет сам собой.

– А вы сами верите в эту историю с принуждением Николая Второго к отречению? – любопытствую я. – Серьезно верите, что я силой заставил брата отречься и за себя самого, и за цесаревича?

– Прошу простить, ваше императорское величество, но я уверен в этом!

– Уверены? – тут уж удивление мое неподдельно. – И на чем основывается такая уверенность? Вы что, были там и видели все своими собственными глазами?

Слащев качает головой.

– Нет, я не видел, меня там, конечно, не было. Но дело в том, что мне это сообщил человек, который там был и был свидетелем тому!

Царское Село.

Окрестности Александровского дворца.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Дело к полудню

Заснеженная площадка перед воротами была полна суетящихся журналистов, которые конкурировали с фотографами и кинооператорами за лучшее место. За закрытыми воротами угрюмо стояли нижние чины Гвардейского флотского экипажа, которые морщились от вспышек и воротили лица от объективов, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но это нисколько не смущало собравшуюся репортерскую братию, которая томилась в ожидании главного действа, а потому находила себе посильные развлечения, обмениваясь остротами и комментируя происходящее.

Настроение у газетчиков было прекрасным. День, столь неожиданно начавшийся известием о том, что их приглашают оказаться в самом скандальном месте сегодняшнего утра, причем доставят туда с небывалым и вкусным комфортом, да еще и разрешат писать об этом событии безо всякой цензуры, не могло оставить равнодушным никого из акул пера. Тем более что обеспечивался этот вояж по высшему разряду, а новый глава нового государственного телеграфного агентства лично гарантировал максимальное содействие. К тому же господина Суворина все знали если не лично, то уж точно все были наслышаны о нем как о крупном издателе. Так что его слова имели серьезный вес в газетной среде.

Близился полдень, и репортерская братия оживилась, увидев едущую к воротам машину в сопровождении гордых горцев из Черкесского конного полка. Журналистское профессиональное чутье подсказывало, что наступает кульминационный момент событий, и каждый из присутствующих газетчиков уже прикидывал текст своей телеграммы в редакцию и размышлял о том, как угадать с решением вечной журналистской проблемы – как, с одной стороны, опередить конкурентов с отправкой горячей новости, а с другой стороны, как не убежать раньше самых важных событий или заявлений и не кусать себе потом локти от досады на свою спешку и глупость, бессильно взирая на успех своих более мудрых и терпеливых коллег. Впрочем, всегда был шанс и, что называется, пересидеть событие, когда о нем уже все рассказали, а ты, бесславно потративший время впустую, униженный и раздавленный, возвращаешься к себе в редакцию под смешки коллег и гневные очи редактора. И угадать тот самый золотой момент часто было не меньшим искусством или везением, чем добыча самой сенсации.

Но вот авто остановилось, и газетчики, словно гончие, ринулись вперед, теснимые своими коллегами ничуть не меньше, чем спешившимися горцами, которые расчищали путь от машины до ворот, образуя коридор. Притихшая и приспособившаяся к секундному равновесию пишущая и снимающая публика вновь взорвалась возгласами и вопросами, едва только из чрева автомобиля показалась сама вдовствующая императрица, которая ступила на снег, опираясь на галантную руку великого князя Александра Михайловича.

Мария Федоровна холодно оглядела собравшихся, игнорируя все вопросы и с большим трудом сдерживая свое презрение к этим писакам, которых за каким-то дьяволом пригнал сюда ее августейший сын. Причем мало того что пригнал, так еще и фактически принудил ее (ее!) играть роль в этом третьесортном водевильчике на потеху всем этим безродным хамам! Ничего, несколько шагов до ворот она как-нибудь потерпит, а уж на территорию самого дворца Никки весь этот сброд точно не допустит! Она встретится с сыном и внуком, она сумеет убедить и добьется своего. А затем она просто сядет в авто и уедет к ждущему ее Императорскому поезду, игнорируя всех этих суетящихся газетчиков. Пусть Сандро общается с ними, если ему так хочется. В конце концов, она сюда приехала вовсе не для того, чтобы отвечать на вопросы всей этой своры!

Из-за ворот показался офицер, и она потребовала:

– Я желаю видеть великих князей Николая Александровича и Алексея Николаевича! Потрудитесь меня сопроводить, господин офицер!

Однако, вопреки ее ожиданиям, ворота не распахнулись.

– Прошу меня простить, ваше императорское величество, – хмуро проговорил встречающий, – но мне нужно доложить о вашем прибытии.

– Да вы с ума сошли! – не поверила своим ушам она. – Вы что, хотите меня оставить за воротами… – «в окружении этих скотов?» хотела сказать она, но вовремя спохватилась и поправилась: – …и станете препятствовать вдовствующей императрице?

– Прошу простить, ваше императорское величество! – повторил он и, развернувшись, спешно устремился в сторону дворца.

Ошеломленная такой наглостью, Мария Федоровна беспомощно топталась у ворот, а вокруг нее бахали вспышки, сыпались вопросы и бесновалась журналистская стихия. Черкесам с трудом удавалось удерживать репортеров на некотором расстоянии, что не мешало газетчикам резвиться вовсю. И из-за этого всего ее высокородную натуру просто трясло от ярости и негодования. Ну, ничего, она сейчас войдет внутрь, и они все запомнят этот момент на всю оставшуюся жизнь. Какой сейчас будет разнос! Хамье! Скоты! Негодяи! А вот как раз бежит к ним этот наглец-офицер! Сейчас ворота откроются, и она…