Неизвестный псевдоним Бога - Юлия Ефимова

Бой приближался, и Дмитрий понимал, что это конец. Девочка – сестра милосердия, которой старый доктор приказывал уходить в тыл, все пыталась перевязать страшную рану Дмитрия.

– Уходи, – сказал он медленно ей, силы кончались, и он понимал, что не жилец.

– Я помогу вам, – со слезами на глазах говорила она.

– Как тебя зовут? – спросил Дмитрий.

– Татьяна, – ответила девушка, преданно глядя на Дмитрия. У того сжалось сердце, и он понял, что это знак.

– Возьмите, Татьяна, от меня подарок. – С трудом Дмитрий вытащил из внутреннего кармана сверток. – Пусть эта вещь поможет вам в трудную минуту, можете продать её, когда будет совсем туго. Правда, сам Карл Фаберже, сделавший её, считал, что камень в цветах волшебный и он усиливает все то, что есть в его хозяине, в хорошем человеке – добро, в плохом – зло, так что нельзя, чтоб он попал в плохие руки. Берите, не бойтесь, говорят, он еще и защищает, и оберегает своего хозяина.

Сестра милосердия развернула плотную бумагу и увидела потрясающую веточку лаванды в маленьком графинчике. Осторожно потрогав подарок и поняв, что лаванда не настоящая, а сделана из металла и камня, Татьяна спросила:

– Откуда она у вас?

– Её подарила мне цесаревна Татьяна Николаевна, когда я в 14-м году лежал в госпитале, в знак нашей дружбы, – и одни губами добавил: – И любви.

– Я не могу это принять, – прошептала сестра, от волнения прижав руку к губам.

– Татьяны уже нет, она на небесах, и я знаю, что отправляюсь к ней сейчас. Не хочу, чтоб эта светлая память о самой лучшей девушке на свете досталась тому, кто меня убьет. Прошу вас, примите и уходите уже, бой совсем рядом.

В этот момент Татьяна, гимназистка, чью семью расстреляли в 17-м году большевики, дворянка, которая так рано узнала горечь потерь, наклонилась и поцеловала Дмитрия так, как была способна в свои семнадцать лет, нежно и целомудренно.

Доктор, собрав уже всех, кто мог ходить, что есть силы закричал на нее, призывая помочь ему. Татьяна прощалась с героем со слезами на глазах, понимая, что оставляет его на верную погибель.

Бой приблизился уже через пятнадцать минут, и когда усатый буденовец замахнулся шашкой на уже почти бездыханное тело Дмитрия Маламы, в голове была лишь одна мысль: «Успела ли спастись милая девушка Татьяна?»

Позже его друзья отбили у врагов тело Дмитрия Маламы и торжественно похоронили в Екатеринодаре, в крипте Екатерининского собора, но ему было уже все равно. Эти почести нужны живым, а Дмитрий, нежно положив руку на плечо Татьяны, сидел на облаке и смотрел в вечность.

* * *

Леська проснулась в прекрасном настроении, летнее солнце приветливо светило в окно, призывая всех встать пораньше. Комната, которая в их маленьком домике была испокон веку её, таковой и осталась, и Леська, как барыня, полноправно владела своей территорией. Остальным повезло меньше, в маленьком домике постройки еще её прабабки было три комнаты, так их назвать можно было весьма условно, потому как по размеру больше напоминали кладовки. Вчера после полетов с дерева, что устроила мама, и беготни по участку за сусликом не уехал никто, и расселение на ночлег было плотным. Поэтому в зале пришлось спать Чехову, кстати, классный оказался дедуля, Леська с ним подружилась, и у них даже образовалась пара секретов. Марк уснул в машине, а участковый Арсений, тоже клевый мужик, лег в гамаке на крыльце.

Леська искренне считала взрослых дураками и глупыми как дети, в житейском, конечно, плане. Вот и сейчас она, еле сдерживая смех, вспоминала, как Марк и Арсений пытались показать себя в лучшем свете перед Ирмой. Со стороны это смотрелось как минимум глупо, словно мальчишки в садике не поделили машинку. В глазах Леськи, конечно, выигрывал Марк, он был высок, строен, широк в плечах и уверен в себе, но одно качество выделяло и Арсения. Хотя, возможно, оно и есть то главное, за что надо ценить человека. Арсений очень сильно любил Ирму, и это было видно невооруженным взглядом, в каждом его жесте и в каждом его слове. Это сильно подкупало и располагало, у Марка, справедливости ради, этого явно не наблюдалось, но мама сказала, что они знакомы только три дня, и, возможно, это еще только начало романа.

Вчера в суете спасения мамы Леська познакомилась с прикольным парнем Максимом. Что-то между ними промелькнуло, и он, долго не раздумывая, предложил сегодня покататься на его классном мотоцикле. Именно так надо, считала Леська, пробовать и не бояться, как это делает Ирма, прячась в свой кокон сильной женщины. Но Леське пришлось отказать Максиму – мама с Ирмой спланировали на вечер шашлыки и празднование её восемнадцатилетия. Леська не могла им в этом отказать, мама и так старалась быть современной и отпустила её в Москву с подружками. Поэтому, недолго думая, Леська позвала на семейное барбекю молодого человека и, чтоб остальным было не так обидно, заодно и всех, кто принимал участие в экспедиции по поимке суслика, даже соседей, которые невольно были втянуты в водоворот событий.

На столе стояла сумка, её вчера в не очень торжественной, надо сказать, обстановке подарила мама на восемнадцать лет. Сумка была мечтой, но из-за постоянных событий, происходящих одно за другим, Леська не успела ею насладиться. Поэтому, усевшись на кровати поудобнее, она стала рассматривать подарок, открывать замочки и карманы, проверять швы. У неё ни разу не было фирменной сумки, но в каком-то журнале Леська читала, что швы говорят о том, подделка это или оригинал. В одном из карманов лежала салфетка с логотипом местной кофейни, исписанная мелким почерком. Неужели кто-то носил её до этого? Стало обидно и неприятно и захотелось сразу забыть об этом инциденте. Поэтому Леська бросила салфетку на тумбочку у кровати и вычеркнула из головы как ненужное.

Скорее всего, Великий сочинитель вновь решил посильней закрутить сюжет.

* * *

Знала бы Леська, как сильно Арсений Заяц любит Ирму, поставила бы ему еще больше плюсов. Они были полными противоположностями, и, возможно, именно это так нравилось участковому. С пятого класса он носил соседкой девочке портфель до школы, не претендуя на взаимность, оставаясь в вечной, как сейчас принято говорить, френдзоне. Казалось, что все так и осталось бы навсегда, но однажды, уже будучи участковым, Арсений напился и, придя к Ирме с букетом, рассказал о своих чувствах. К его бесконечному счастью и неменьшему удивлению, объект его обожания не засмеялся и не выставил его вон, а очень серьёзно сказал:

– Ты знаешь, Арсений, ведь я все это видела и знала. По-своему я тоже к тебе очень хорошо отношусь. Я оглянулась – и страх взял: тридцать восемь, ни семьи, ни детей, страшно стало. – На этих словах даже затуманенный алкоголем мозг Арсения понял, сколько времени он потерял, не говоря ей о своих чувствах. – Как женщина деловая, – продолжала свой монолог Ирма, – я решила составить список женихов, вот кто за полгода наберет больше плюсов, за того замуж и выйду.